Последние отзывы

  106  

— Ситуация усложнялась с каждым новым открытием из тайной жизни Веги, — ответил Фалькон. — Первая версия появилась, когда мне в глаза бросились имена в записной книжке. После разговора с Монтесом, когда обнаружилась связь между Вегой и русскими, я начал думать, что, возможно, Вега заменил Карвахаля в качестве поставщика детей. Но у меня нет доказательств того, что Вега интересовался педофилией. Только его знакомство с педофилами и на редкость выгодные для русских земельные сделки.

— Из-за чего вы не верите в самоубийство Веги? — спросил Гусман.

— Способ, чистота на месте происшествия и то, что хотя записка была, она не похожа на предсмертную. Во-первых, она на английском. Во-вторых, там только обрывок фразы. А позже мы установили, что он скопировал оттиск собственноручно написанного текста, как будто пытался узнать, что же он написал.

— Что в ней?

— «… растворены в воздухе, которым вы дышите с одиннадцатого сентября и до скончания…»

— С одиннадцатого сентября?

— Да, он часто обсуждал с соседом эти события.

— В рассказе о его тайной жизни вы упомянули, что некоторые факты заставили вас думать, что он, возможно, из Центральной или Латинской Америки. И вот что я вам скажу: почти все забыли после прошлогодних событий в Нью-Йорке, что есть два одиннадцатых сентября. По-вашему, инспектор, откуда я родом?

— У вас мадридский акцент.

— Я почти всю жизнь прожил в Мадриде, — подтвердил он, — так что все забыли, что на самом деле я чилиец. Первая дата, которую сейчас никто уже не помнит, — одиннадцатое сентября семьдесят третьего года. День, когда бомбили дворец Ла-Монеда, убили Сальвадора Альенде, а власть захватил генерал Аугусто Пиночет.

Фалькон, крепко сжав ручки кресла, неотрывно смотрел в глаза Гусмана, понимая, догадываясь, что он прав.

— Мне было пятнадцать, — продолжал Гусман, на секунду он стал похож на утопающего, у которого перед глазами проносилась вся жизнь, — и это был последний день, когда я видел своих родителей. Потом я слышал, что в последний раз их видели на стадионе, если вы понимаете, что это значит.

Фалькон кивнул. Он слышал об ужасах на стадионе Сантьяго.

— Неделю спустя меня забрали из Сантьяго и отвезли к тете в Мадрид. Много позже я узнал, что произошло на стадионе, — сказал Гусман. — Так что когда я слышу про одиннадцатое сентября, то никогда не думаю о башнях-близнецах в Нью-Йорке. Я думаю о том дне, когда кучка террористов, оплаченных США, при поддержке ЦРУ убила в моей стране демократию.

— Погодите секунду, — прервал его Фалькон. Он вышел в соседнюю комнату. Рамирес сгорбился над клавиатурой.

— Элвира договорился с ФБР?

— Да. Я как раз вставлял в письмо фотографию Веги, — ответил Рамирес.

— Можешь добавить, что, по нашему мнению, он был гражданином Чили.

Фалькон вернулся в кабинет, извинился перед Гусманом, который стоял около окна, заложив руки за спину.

— Я старею, инспектор, — произнес он, не оборачиваясь. — Забываю, что произошло вчера. Я смотрю фильмы, сюжет которых не могу пересказать. Читаю книги писателей, имена которых тут же вылетают из головы. А те дни в Сантьяго до моего отъезда навсегда отпечатались в памяти. Не знаю почему. Может, оттого, что моя карьера заканчивается, да и жизнь катится к концу. Знаете, именно из-за одиннадцатого сентября я стал тем журналистом, какого вы знали.

— Вы все такой же, — сказал Фалькон. — Хотя я удивился, увидев вас. Не знал, что вы еще пишете статьи. Думал, работаете редактором.

— Когда сообщили про Монтеса, я мог прислать сюда кого-нибудь, — признался Гусман. — Но потом услышал, что проводить расследование будете вы, и вдруг решил, что пора познакомиться с Хавьером Фальконом.

— Вы помогли мне в расследовании, так что я очень рад вашему решению.

— Странная какая-то эта фраза в записке Веги. Почти как стихи. В ней есть чувство. Похоже на угрозу с того света, — будто думая вслух, сказал Гусман. — А почему вы так уверены, что я прав насчет даты?

— Помимо связи с Южной Америкой, — сказал Фалькон, — это подтверждается разговорами, которые Вега вел со своим американским соседом Марти Крагмэном, кое о чем он обмолвился Пабло Ортеге. С их точки зрения, Рафаэль Вега — человек очень правых взглядов, антикоммунист, сторонник капиталистического образа жизни, более того — американского, что касается предпринимательского духа нации. Однако Вега относился неодобрительно к политике американского правительства в отношении других стран, осуждал их дружелюбие, только пока ты полезен… что-то в этом роде. А еще я нашел в его кабинете папки с материалами по международным судам и работе Бальтасара Гарсона. Человек он был скрытный, но мне все же удалось выяснить, что у него было непростое прошлое, любопытные связи. Короче говоря, он, на мой взгляд, был человеком крайне политизированным и разочаровавшимся в том, во что много лет верил. И вот он умер, сжимая в руке записку с принципиально важной для него датой.

  106