50 
На Малко вдруг нашло сомнение.
— А вы действительно уверены насчет Джони?
Резидент кивнул.
— Абсолютно! Меня не проведешь, как ребенка. Да израильтянам и не все известно. Джони не мог нас дурить, это стоило бы слишком дорого для ООП.
Малко не стал больше расспрашивать. Оставалось молиться, чтобы Джони правильно понял происшедшее...
Без него и без Нейлы Малко был как без рук.
Небольшой кортеж на полной скорости вылетел на Парижский проспект. Здесь мрачный Роберт Карвер вышел. Малко давно жег один вопрос, и он задал его американцу:
— Откуда израильтяне узнали, что я виделся с Джони?
Тот в недоумении скривился.
— Не от меня. У них повсюду в Бейруте свои люди. Тот «безумец» — тоже их агент, надо было вас предупредить. Он проводил израильские танки, когда они входили в город.
К тому же не следовало забывать о главных противниках:
Абу Насра и его союзниках. Как отреагируют они на то, что произошло в Баальбеке?
— Именем Аллаха ты, Набил Муссони, приговариваешься к смерти и лишаешься места в раю правоверных.
Повязка на глазах мешала молодому палестинцу увидеть того, кто громко произнес этот приговор. С усилием поморщившись, он сумел приспустить повязку. Белоснежный тюрбан, черная борода, длинное одеяние муллы. Плевать ему было на рай, но умирать не хотелось. Он всегда был атеистом, ни Аллах, ни его первый тюрбан не трогали палестинца. Его Господь Бог восседал в Москве и время от времени менял имя. А вторым его Богом был Джони, вырвавший парня из нищеты и наполнивший его жизнь смыслом.
В помещении, где происходили события, стояла ужасная вонь. Здесь находилось человек тридцать пленников от пятнадцати до двадцати лет, все в крови и собственных экскрементах, в наручниках, — бойцы «Амала», вызвавшие подозрение «Хезбола».
Зачитывавший приговор мулла приблизился к Набилу и ласково спросил:
— Намерен ли ты искупить свою вину?
Тот замешкался с ответом, и один из иранцев ударил его прикладом по сломанному во время «допроса» плечу. Набил закричал и свалился на пол. Тут же трое мужчин принялись дубасить его ногами, стараясь попадать в самые чувствительные места. Палестинец только корчился и стонал. По приказу иранца его поставили на ноги.
— Я ничего не сделал, — пробормотал он. — Я невиновен.
Только так можно было выпутаться. Виноватых расстреливали на месте.
Удар прикладом автомата пришелся по правой половине лица, сломав ему нижнюю челюсть и выбив несколько зубов. Он снова упал, рот наполнился кровью.
— Ах ты, сионистская собака! — заорал один из иранцев.
Он схватил крюк мясника с заостренным концом, точным движением вонзил его в плечо палестинца и потащил Набила к двери. Тот от боли потерял сознание.
Когда он снова открыл глаза, то обнаружил, что находится уже на улице. Свежий ветер помог ему прийти в себя. Плечо разламывало. Он был привязан к столбу во дворе школы, служившей иранцам командным пунктом. Трое иранцев прицелились в него из автоматов. Один завопил:
— Отправляйся к своему Сатане!
Раздались очереди. Набил вскрикнул и обмочился. Когда, спустя несколько мгновений, он открыл глаза, иранцы корчились от хохота. Они специально стреляли поверх его головы. Набила отвязали от столба и накрепко прикрутили веревками к доске. Его били не переставая два дня.
Из раны в плече продолжала лить кровь. Его уложили вниз лицом в узком коридорчике, сорвали с ног обувь и принялись хлестать по ступням электрическим кабелем. Набил потерял сознание. Его привели в чувство, вылив на голову ведро ледяной воды. И начали все сначала. Ему показалось, что прошел не один час, прежде чем его отвязали. В конце коридора замаячил силуэт муллы. Палачи поставили палестинца на ноги.
— Проси прощения, — приказали они.
Набил попробовал шагнуть. Но окровавленные, искалеченные ноги подкосились. Иранцы тут же бросились вперед, осыпая его ударами. Один из них стал увечить ему правую руку, с методичным остервенением переламывая кости. Пока Набил снова не потерял сознание.
На этот раз, придя в себя, он встретился глазами с ласковым взглядом человека в белом тюрбане. Тот протянул ему миску с водой и предложил:
— Желаешь ли ты, брат мой, сотрудничать с Исламской революцией? Ты еще можешь искупить свою вину. Если ты мне поможешь, клянусь Аллахом, я положу конец твоим страданиям.
Набил закрыл глаза, стараясь не думать о раздирающей все тело боли. Мозг был пуст. Внутренний голос подсказывал, что собеседник врет, что стражи революции никогда не прощают врага. Но, с другой стороны, у него не было больше сил терпеть боль. И слова сами полились быстрым потоком, так что мулла едва успевал записывать в черную книжечку. Закончив признание, Набил с большим оптимизмом встретил взгляд священнослужителя.
50 
