69 
Так я стала счастливой и любящей женой для человека, которого раньше считала не совсем достойным себя. Я даже полюбила все его маленькие причуды и странности (но у него все же хватало мудрости, и в самых ответственных делах он всегда следовал моим советам). Со временем он стал казаться мне таким же милым и уютным, как мои любимые домашние тапочки. Его простодушная болтовня напоминала тихое урчание ручейка. Теперь я знала, что только с годами мы начинаем осознавать, насколько мудры все эти прописные истины, которые в молодости кажутся нам жестокими и отвратительными.
Что же касается этого странного союза двух разнополых людей, который мы называем браком, то я, как и многие другие женщины, с годами стала считать себя знатоком этом вопросе. Привычка, привязанность и преданность – вот что составляет его прочную ткань. Ну а страсть – это только вышивка, украшение на этой ткани. Требуется огромная доля здравого смысла, недюжинные организаторские способности и достаточная смелость для того, чтобы этот союз не распался, поэтому скрепить его может скорее глубочайшая любовь и нежность, чем самая сильная страсть, которая, как известно, быстро проходит.
Думаю, что для сложного организма брачного союза больше подходит умеренный климат, а в условиях знойных тропических страстей он может просто задохнуться. Всепоглощающая страсть, объединяющая супругов в одно целое, вытесняет из их сердец любовь к родным и друзьям, сострадание к плачущим детям, хромым собакам и бездомным кошкам, которые приходят к порогу их дома, чтобы погреться у очага.
Жизненная мудрость говорит о том, что страсть не может согреть. Она может только сжечь дотла. Любил ли меня Финч так же сильно, как любила его я? Если любил, тогда почему же он не разыскал меня? А те счастливцы, чьи признания в вечной любви нашли отклик в сердцах любимых ими людей, как долго могут жить их чувства? Может ли их любовь длиться так же долго, как и их семейный союз? Если любовь уходит, то что же тогда остается? Безразличие? Отвращение? Я позволю себе усомниться в том, что мужчина способен хранить свои чувства вечно. Что же касается женщины, то помоги ей, Господи, перенести эту муку – жить дальше, сохранив в сердце свою страстную любовь, человеком, чьи чувства уже угасли.
Надеюсь, что мне удалось вас в этом убедить. Или я очень хотела убедить в этом саму себя? Очень скоро мы это выясним.
С тех пор как к нам переехала моя семья, у меня уже не было времени на то, чтобы пребывать в мечтательной задумчивости или изводить себя сентиментальной жалостью к себе самой. Теперь у меня был настоящий дом и настоящая семья, и я всю себя без остатка посвятила домашним заботам и хлопотам. Время от времени я выглядывала из своего убежища и радовалась тому, что оно простирается так далеко, насколько может видеть глаз. Мой дом был теплым и надежным, а сад – тихим и уединенным. Окруженная всеми этими благами, я никогда не осмеливалась уезжать далеко от своего дома, потому что наконец поняла, что мне нужно в этой жизни. Мне нужен был покой.
Однако все наши печали живут вместе с нами. Мои печали надежно прятались до тех пор, пока дом был полон людей, а потом они осторожно выползли из своего убежища. Мои сестры получили хорошее образование, за которое, конечно же, заплатил мистер Челфонт, вышли замуж и покинули наш дом. Мой отец прожил со мной приблизительно десять лет до того, как не стало моего мужа, и еще пять лет после его смерти.
Альберт умер, выполняя благое дело. Как-то раз холодной зимней ночью в наш дом постучал сосед с больным ребенком на руках. Мой муж сам лежал в постели – у него был сильный грипп. Но, тем не менее, он настоял на том, что сам отвезет этого ребенка в больницу на своей двуколке. Такой уж он был человек. Это доброе дело закончилось тем, что он заболел воспалением легких. Альберт всегда был крепким и бодрым человеком, и я была уверена, что он сможет побороть болезнь. Однако на сей раз он предстал перед самым суровым судьей: перед ним ему нужно будет держать ответ за каждый свой шаг. В поразительно короткое время мой муж, этот могучий источник жизненной энергии, иссяк. Альберт испустил короткий вздох и похлопал меня по руке. Он даже не мог говорить, чтобы попрощаться со мной. Я держала его за руку до тех пор, пока она не стала мертвенно-холодной. Я не могла поверить в то, что ветер и снег могут превратить крепкого и выносливого бакалейщика лишь в смутное воспоминание, а меня – в добровольную отшельницу.
69 
