— Да? Наверное, как все дети.
— Как все. Точно. Именно это я и имею в виду. Знаете, он иногда сквернословит.
Барвик хмыкнула:
— М-да. Ну что ж. Дерьмово.
Марта прыснула, даже вином подавилась:
— Боже, Сэлли, вечно вы меня смешите! У меня здесь нет таких друзей, как вы. То есть друзья есть, но не такие, как когда-то, когда я жила в большом городе.
— Что же случилось с вашими старыми друзьями?
— Эх, знаете, как бывает! Переезжаешь. Выходишь замуж. Рожаешь ребенка. — Марта помолчала, неторопливо потягивая вино. — Появляется ребенок, и жизнь совершенно меняется. Пока ты не замужем, легко позволить себе забросить все дела и откликнуться на любое приглашение. Если живешь в большом городе, то даже после замужества можно пригласить друзей на ужин, или пойти вместе в театр, или заглянуть в бар, когда там «счастливый час» и спиртное со скидкой продают — просто так, ни с того ни с сего. Когда есть ребенок, это труднее. Да просто невозможно. Друзья постепенно перестают звонить. И знаете, что самое интересное? Думаешь: и слава богу, что не звонят, потому что все равно ни на что сил нет.
— Да, да, — отозвалась Барвик, хотя на самом деле плохо понимала, о чем речь.
За соседним столиком сидела молодая пара, ее ровесники. Низко склонив головы над бокалами, они шептали друг другу что-то, видимо, очень личное, не предназначенное для посторонних ушей. Барвик обычно смотрела свысока на двадцатилетних ребят из пригорода. Но не сегодня.
— Ох уж эти дети. Господи боже мой! — Марта вновь отпила из бокала; теперь вина у нее осталось меньше, чем у Барвик. — Сэлли, вы когда-нибудь попадали в переделки? В детстве.
— Еще в какие! Я была ужасным ребенком. Всегда дружила с хулиганистыми мальчишками. В десятом классе меня временно отстранили от занятий на шесть недель. Даже чуть было не исключили, но родители каким-то образом затолкали меня обратно.
Марта сложила губы трубочкой, как бы давая понять, что она потрясена и считает эту деталь биографии восхитительной и ужасной одновременно.
— Ну надо же! Что же вы натворили?
— Так, глупость. Мы с друзьями два года подряд сидели в столовой за одним и тем же столом и решительно не хотели, чтобы за ним сидел кто-то другой, когда мы, став учениками предвыпускного класса, перейдем учиться в другое здание. Тогда мы пробрались в школу в субботу, украли стол, увезли на машине на берег озера Мичиган, напились и разнесли его в щепки молотками и лопатами. Тут приехали полицейские и нас арестовали, а поскольку речь шла о краже школьного имущества, нас отстранили от занятий.
— Так ведь это сущая ерунда.
— Я и говорю. Просто глупость.
— А я была такой паинькой, — сказала Марта. — Никогда никаких проблем. Член ученического совета. Школьные альбомы и все такое. — Она закатила глаза. — Уверена, я именно поэтому так переживаю из-за Джастина. Я всегда беспокоюсь, когда вижу, что человек делает что-то не так, как положено. — Она помолчала, затем продолжила: — Джастин устраивает пожары. Небольшие, конечно. Пока никакого ущерба. Он постоянно где-то находит спички. Жжет свечи. Как-то раз сжег газеты в камине.
— Как-то это страшновато немного.
— А еще он таскает у меня вещи. Я время от времени нахожу в его комнате украшения. Отругаешь его, а он извинится в ответ, и все. А потом снова за свое. — Она сделала глубокий вдох и шумно выдохнула. — У меня даже начинается что-то вроде паранойи. У соседей умирает собака, и я думаю: а не имеет ли он к этому отношения? — Она засмеялась, чтобы эта мысль не казалась такой ужасной.
— Соседская собака?
— Ну да. Пишут, что серийные убийцы в детстве любят разводить огонь, мучить животных и все такое. То есть нет, я, конечно, понимаю, что Джастин ничего подобного не делал. Я в этом уверена. Просто бывает иногда, особенно ночью, начинают крутиться в голове страшные мысли. Терри говорит, что это паранойя, что мальчиков всегда восхищает огонь. С другой стороны, Терри волнует не столько то, что ребенок ворует украшения, сколько — не станет ли он голубым.
— Гм.
— Нет, ну Терри — это вообще отдельный разговор.
Сэлли не была до конца уверена, хочет ли Марта, чтобы ее спросили о муже или нет, поэтому промолчала.
— Извините, что я так много о нем говорю…
— О Терри?
— Нет, о Джастине.
— Ну что вы, ваше беспокойство понятно.