Последние отзывы

  85  

Малыш отвернулся от нее и поудобнее устроился на моих коленях. Это заставило меня принять окончательное решение — он мой. Провидение подарило его мне. Кивком головы я подозвала к себе женщину, и она подошла ближе к коляске.

— Вы его мать? — спросила я.

— Нет, мадам, я бабушка, а его мать, моя дочь, умерла прошлой зимой, оставив на моих руках пятерых детей.

Я торжествовала: «На моих руках!» Это было знаменательно.

— Я возьму маленького Жака. Усыновлю его и воспитаю как своего ребенка.

— Он самый непослушный из них…

— Он мой, — сказала я, поскольку уже любила его. — Отдайте его мне и вы никогда об этом не пожалеете.

— Мадам… вы…

— Я королева, — сказала я. Она сделала неуклюжий реверанс, а я продолжила:

— Вы получите вознаграждение. — При виде ее благодарности мои глаза наполнились слезами, поскольку, как и мой муж, я любила помогать бедным, узнав о трудностях их жизни. — А этот малыш будет как мой собственный ребенок.

Малыш неожиданно сел и начал плакать:

— Не хочу королеву. Хочу к Марианне…

— Его сестренка, мадам, — сказала бабушка. — Он очень своенравный. Он убежит. Я поцеловала его.

— Не от меня, — сказала я. Однако он попытался вывернуться. Я подала знак мадам Кампан, чтобы она записала имя женщины и напомнила мне о том, что для нее нужно что-нибудь сделать, и распорядилась о возвращении во дворец.

Маленький Жак брыкался всю дорогу и пронзительно кричал, что хочет к Марианне и своему братику Луи. Он был смелым малышом.

— Ты не представляешь, дорогой, какой это счастливый день для тебя, — говорила я ему, — и для меня тоже.

Я рассказывала ему об игрушках, которые у него будут, о собственном маленьком пони. Что он думает об этом? Он остановился и сказал:

— Хочу Марианну.

— Это преданный малыш, которого не подкупишь, — сказала я и крепко обняла его. Он стал вырываться, словно дикий зверек. Его шерстяной чепец свалился, и я пришла в восторг, поскольку без него он оказался еще прелестнее. Я думала, насколько привлекательнее он будет выглядеть в одежде, которую я придумаю для него. Скоро мы снимем это красное платье и маленькие деревянные сабо.

Во дворце удивились, увидев меня ведущей за руку маленького крестьянского мальчика. Он был так поражен при виде всего окружающего, что перестал плакать.

Это назвали самым последним безрассудным поступком королевы. Но мне было все равно. Наконец-то у меня был ребенок, пусть даже не от моей плоти и крови. Я немедленно нашла для него няньку, жену одного из моих слуг, у которой были свои дети и которая, по моему мнению, была хорошей матерью. Я отдала распоряжение о том, чтобы он был одет соответствующим образом, поскольку в его жизни наступил новый этап. Затем с помощью мадам Кампан я занялась приготовлениями к тому, чтобы отправить братьев и сестер моего нового любимца в школу.

Те дни были самыми счастливыми в моей жизни за долгое время. Когда я видела своего приемыша в белом, отделанном кружевами платье с поясом розового цвета, украшенном серебряной бахромой, и в маленькой шляпе с пером, он казался самым красивым созданием, которое мне приходилось когда-либо видеть.

Прижав его к груди, я плакала над ним, и на этот раз он не противился. Он смотрел мне в лицо своими изумленными красивыми голубыми глазами и называл меня «мама».

Я называла его Арман. Это была его фамилия, и мне казалось, что она больше подходит при дворе, чем имя Жак. Каждое утро его приносили ко мне, и он сидел на моей постели до церемонии вставания; мы вместе завтракали, а иногда и обедали. Изредка к нам присоединялся и король; постепенно его любовь к маленькому Арману росла.

Его капризы могла усмирять только я. Он любил сидеть на постели и играть перьями и украшениями моих головных уборов. Когда я особенно тщательно одевалась к какому-либо балу или банкету, я специально показывалась ему.

Раз я любила его, то и он любил меня? Мне не приходила в голову мысль, что у ребенка могут быть глубокие эмоции — возможно, более глубокие, чем мои собственные.

Ни у кого не было сомнений в том, что отношения между мужем и мной неудовлетворительны. Хотя он никогда не проявлял ко мне никаких чувств, кроме доброты, было очевидно, что компанию с другими он предпочитает моему обществу. Больше всего времени он проводил с Гаменом. Я совершенно не касалась политики. Людовик ясно дал понять, что, несмотря на снисходительность ко мне — он терпел мою расточительность, оплачивая мои долги, экономил, чтобы сбалансировать мои расходы, и даже разрешил мне приблизить к себе крестьянского ребенка, — он не собирался позволять мне вмешиваться в государственные дела.

  85