Особенно,... 
10 
— Вам знаком некий Бернар Морен?
— Нет.
— А Брэд Арсено?
Ингрид не смогла обуздать свои чувства. Брэд, магнолии, Великан, попугаи, рыбалка в протоке. Вот уже больше года она не получала от него никаких известий.
— Да, я знакома с Брэдом… Мы встретились в Новом Орлеане.
— Когда?
— Лет четырнадцать назад.
— Как он там оказался?
— Он там родился.
— Род занятий?
— Садовник.
— Как же вы с ним познакомились?
— Брэд спас мне жизнь. Двое мерзавцев напали на меня. Он остановил их и вызвал полицию.
— Когда вы видели его в последний раз?
— Больше десяти лет назад, когда вернулась с родителями в Калифорнию. После урагана Катрина и всех разрушений я пыталась узнать, как там Брэд.
— И что же?
— Ничего. У меня в Луизиане не осталось знакомых, так что обратиться было не к кому.
— Но до Катрины вы поддерживали с ним связь?
— Время от времени я посылала ему мейлы.
— А точнее?
— Два-три раза в год.
Но с чего вдруг парижский легавый интересуется американским гражданином, к тому же безобидным садовником? И кто такой этот Бернар Морен? Ингрид почувствовала растущее раздражение.
— Вашу афишку обнаружили в его гостиничном номере. Приколотую к стене. Она была там чуть ли не единственным украшением.
— Брэд живет в Париже?
— С августа, по словам директора гостиницы. А вы и не знали?
— Вы хотите сказать, после Катрины?
— Браво, быстро соображаете. Очевидно, именно ураган пригнал его к нашим берегам.
— В чем же вы его обвиняете?
— Да так, сущие пустяки. Например, приобретение поддельных документов.
— На имя Бернара Морена?
— Вот именно. И нелегальная работа садовника, причем на мэрию. Наглости ему не занимать.
— Он говорит по-французски? А я и не знала.
— И так хорошо, что товарищи ничего не заподозрили. Но это только цветочки.
Она видела его всего несколько минут, но уже терпеть не могла.
— Арсено снова снялся с якоря, — продолжал Дюген. — Мы не знаем, какой ненастный ветер унес его на этот раз, зато нам известно, что он оставил после себя подарок.
— Какой же?
— Труп.
Провались сейчас ее сердце в башмаки, ей и то не было бы так худо. Дюген уселся за письменный стол. Николе оседлал один из стульев. Они молча уставились на нее, словно ни на секунду не поверили в ее испуг.
— О чьем трупе речь? — спросила она нервно.
— Молодой женщины. Найдена задушенной несколько дней назад.
— Как задушенной?
— Пластиковым пакетом. Медленная и мучительная смерть.
— Медленная и мучительная… — пробормотала Ингрид, чувствуя, что бледнеет.
Ей казалось, что своими суровыми взглядами они пытаются пробуравить ей череп. Дюген в медленном, навязчивом ритме вертел ручку.
— Убита на рассвете, — уточнил он ровным голосом. — Вы разве не читали в газетах?
— No.
— Странно, журналисты подняли шум из-за этой истории.
Она чуть было не принялась оправдываться, объяснять, что узнает новости из англоязычных газет в Интернете, но передумала. Пусть она выбита из колеи, но не настолько, чтобы позволить издеваться над собой заносчивому цинику и мрачному недоноску.
— Где ее нашли?
— В парке Монсури. Там, где работал ваш приятель и соотечественник. Пока не испарился.
— Погодите-ка! А доказательства у вас есть?
Он лишь вздохнул, не сводя с нее пристального взгляда.
— Брэд лучше всех на свете, — продолжала она. — К тому же в Монсури есть и другие садовники.
— Разумеется, но только он был знаком с жертвой. Он работал у нее под окнами.
— Вы только что сказали, что он работал в парке Монсури.
— Скажем, он еще и подрабатывал. Мне трудно поверить, что он так и не связался с вами. Вы утверждаете, что он спас вам жизнь. Обычно это сближает.
— Повторяю, после Катрины я не получала от Брэда никаких известий. Если вы думаете, будто я знала, что он во Франции, то вы очень сильно заблуждаетесь.
— А если вы думаете, что со мной можно разговаривать таким тоном, то заблуждаетесь еще сильнее.
Ингрид смерила его самым холодным взглядом, на какой только была способна. В ответ он одарил ее очередной беглой ухмылкой.
— Хотите чего-нибудь попить? — поинтересовался он слащаво.
— No.
— Напрасно. Мы здесь надолго.
*
Солнце заливало Париж золотистым сиянием. Ингрид шла вверх по бульвару Опиталь, твердя себе, что весна слишком прекрасна, чтобы предаваться унынию. Доказательством тому служили улыбки парижан, синее чудо-небо, по которому скользили чудо-облака, и внезапный ветерок, веявший свежестью и шаловливо ласкавший кожу, так что хотелось бродить по улицам до самой ночи. Она заставила себя сделать несколько глубоких вдохов и улыбнуться. Где-то она прочла, что для хорошего настроения достаточно придать лицу правильное выражение, а тело, повинуясь душе, довершит начатое. Но, добравшись до Питье-Сальпетриер, она заметила скамейку напротив цветочного магазинчика и села, позволив себе наконец излить душу:
10 
