Особенно,... 
197 
Теперь я знаю (и возможно, это знание победит отчаяние): путь стоит того, чтобы по нему идти. Если все, что мне удастся совершить, сделает жизнь лишь одного человека лучше только на какой-то один день, значит, мои усилия не напрасны. Пытаться делать действительно необходимое — а такие попытки приближают меня и окружающих людей к лучшей жизни — это уже стоит принесенных жертв, сколь бы велики они ни были.
Да, я утратила простодушие. Я потеряла слишком много. Каждый день я смотрю на могилу Элбрайна. Он был рейнджером. С широко открытыми глазами, с сердцем, полным радости и надежд, он служил людям. Он отдал все, включая и свою жизнь, пытаясь сделать мир лучше.
Неужели он сделал это напрасно?
А люди, которых он спас? Согласятся ли они, что это было напрасно? А те родители, дети которых благодаря ему живы и благополучны? Что скажут они? А жители Кертинеллы, которые, если бы не Полуночник, погибли бы от набегов гоблинов и поври? И, конечно же, если бы Эвелин не пожертвовал жизнью, уничтожая телесное воплощение Бестесбулзибара, мир превратился бы в мрачную пустыню.
Возможно, моему отчаянию пришел конец, ибо сейчас, глядя на могилу Элбрайна, я испытываю лишь спокойствие. Он со мной, и каждую минуту жизни я живу с этим ощущением.
Я знаю, что мне нужно покинуть Дундалис. Я должна быть там, где я больше всего нужна, какую бы цену мне самой ни пришлось заплатить за это.
Да, я по-прежнему не питаю никаких иллюзий и не могу забыть могилы, в которых погребены герои.
Но еще остается работа, которую необходимо сделать.
Джилсепони Виндон
ГЛАВА 30
БИТВА ПРОДОЛЖАЕТСЯ
— Там чума гуляет под руку со смертью! — резко воскликнул Белстер О’Комели, потрясая в воздухе тряпкой, которой он обычно вытирал стойку.
Вид у него был впечатляющий, но сцена предназначалась исключительно для Пони. Посетителей в столь ранний час в трактире еще не было.
— Что тебе взбрело в голову? — недоумевал Белстер.
Лицо Пони оставалось спокойным.
— Сейчас мое место там, — ответила она.
— Твое место? — переспросил трактирщик. — А не ты ли прожужжала мне все уши, уговаривая переехать сюда?
— Тогда мне действительно нужно было попасть в Дундалис, — пыталась объяснить ему Пони.
Нет, ее друг привык руководствоваться житейскими понятиями, и то, что она задумала, лежало за пределами его понимания.
— Мы неплохо устроились здесь, — согласилась Пони.
— Тогда зачем уезжать? — простодушно спросил Белстер.
— На юге нуждаются в моей помощи, — наверное, в десятый раз за утро ответила Пони.
Белстер погрузился в размышления. Вся его поза свидетельствовала о том, что трактирщик напряженно думает.
— И все-таки никак я в толк не возьму, чего тебя мотает туда-сюда. Когда на юге все было спокойно и прекрасно, тебя тянуло на север, в Дундалис. Теперь, когда на юге чумное пекло, тебе непременно нужно туда ехать.
Грузный Белстер покачал головой и громко фыркнул.
— Уж никак ты вздумала тягаться с тьмой, девонька?
Пони хотела ответить, но передумала. С его точки зрения замыслы Пони действительно казались безумством. И не только с точки зрения Белстера. Любой человек, не переживший того, что пережила она в пещере под старым вязом, видел в ее решении не что иное, как погоню за страданиями.
— Кончится тем, что ты сама подцепишь чуму и умрешь, — с этими словами Белстер начал остервенело вытирать поверхность стойки.
Схватив его за руку, Пони заставила трактирщика глядеть ей прямо в глаза.
— Я могла бы успокоиться, — без всякой улыбки сказала Пони. — Я могла бы и дальше оставаться в Дундалисе и не делать попыток кому-либо помочь. Но неужели ты не понимаешь? Я должна попытаться. Мне подвластна сила самоцветов. Монахи называют этот дар Божьим призванием. Неужели он мне дан впустую? Что же, прятаться здесь и позволять камням лежать бесполезным грузом, когда вокруг меня люди страдают и умирают?
— А разве не так поступают сами монахи? — напомнил ей Белстер.
— Они поступают неправильно, — упрямо сказала Пони.
— Самоцветы бессильны перед розовой чумой, — сказал Белстер. — Ты сама убедилась в этом, когда еще там, в Палмарисе, пыталась спасти Колин и других. Никак уже все позабыла?
— Этого я никогда не забуду, — мрачно ответила Пони.
— Так зачем же воображать, будто ты умнее монахов? — сердито спросил трактирщик. — Ну, билась ты с чумой, а она тебя победила. Ты снова взялась за свое, и опять она по тебе вдарила. И до тебя пытались воевать с чумой. Монахи не дураки. Они признали, что бессильны, и потому прячутся в монастырях.
197 
