ПОРАЖЕНИЕ ШУАЗЕЛЯ

Вокруг мадам дю Барри сплотилась сильная партия противников Шуазеля. Жанна прислушивалась к тому, что внушали ей Ришелье, Айгюлон, Мопеу, аббат Террэ. Через нее эти люди воздействовали на короля.

Король же легко поддавался этому воздействию. К шестидесяти годам у него усилилась тяга к покою. А Жан Батист и его сестра Шон постоянно предостерегали Жанну, что выбора у нее нет: или ей придется покинуть Версаль, или Шуазелю.

Положение Шуазеля день ото дня становилось все более шатким.

Герцог, этот проницательный человек, на сей раз оказался в плену своих сословных предрассудков и упорно отказывался верить в то, что «неведомо чья дочь» может играть сколько-нибудь значительную роль в делах государства. Мадам де Помпадур, хоть и была «буржуазна», но получила хорошее воспитание и образование и знала не меньше, чем многие другие придворные вельможи. Оценив достоинства маркизы, Шуазель в свое время быстро сообразил, что лучше быть на ее стороне, чем против нее. Но он отказывался признать мадам дю Барри особой, заслуживающей его внимания.

На Шуазеля со всех сторон сыпались упреки и обвинения в неудачах Франции в Семилетней войне. Эти упреки и обвинения были большей частью несправедливы, потому что война оказалась для Франции проигранной еще до прихода Шуазеля к реальной власти. Припомнили ему и то, что он израсходовал тридцать миллионов ливров на попытку создать колонию в Гвиане, с каковой целью отправил туда двенадцать тысяч человек из Эльзаса и Лотарингии. Почти все эти потенциальные колонисты, не вынеся условий жизни на новом месте, умерли.

— За что этого Шуазеля считают крупным государственным деятелем? — вопрошали «баррьены». — Неужто Франция без него не обойдется? Давайте трезво оценим то, чего он достиг. Да, спору нет, Шуазель присоединил к Франции Корсику, но, чтобы сделать это, израсходовал огромные суммы из общественных фондов, поступавшие за счет обнищания народа. И никто, конечно, не вспомнил, как сумел Шуазель усилить армию и флот страны.

Чем сильнее становилось влияние мадам дю Барри на короля, тем вернее приближалась опала Шуазеля.

***

Тем временем судьи Ренна потребовали от Айгюлона объяснений, за что он арестовал Генерального прокурора Ла Шалотэ, действовавшего против иезуитов и недовольного тем, как вяло шли дела в Бретани.

В то время каждая французская провинция задавалась вопросом: что происходит со свободой народа? И когда герцог д'Айгюлон попытался силой принудить к повиновению бретонский парламент, парламент Парижа выступил в защиту своих бретонских коллег.

Луи оказался втянутым в конфликт со своими парламентами. Это случилось после того, как Ла Шалотэ обратился к королю с письменной жалобой на д'Айгюлона, отдавшего приказ об аресте Ла Шалотэ. Парламент тогда же выдвинул встречное обвинение против Айгюлона в растрате общественных денег. Д'Айгюлон после этого выдвижения обвинения против него и отказа парламента судить Ла Шалотэ прибыл в Париж искать там защиты и справедливости.

Луи председательствовал на суде над д'Айгюлоном. Депутаты парламента по такому случаю съехались в Версаль.

Король стремился избежать ограничения королевской власти со стороны парламента и после двух заседаний приказал уничтожить документы, содержащие обвинения против д'Айгюлона, объявив, что герцог не подлежит дальнейшему преследованию в судебном порядке.

Депутаты парламента покинули Версаль и в Париже выступили с заявлением, что, несмотря на повеление короля, д'Айгюлон должен быть «лишен своих прав и привилегий как пэр Франции, пока не снимет с себя подозрений, задевающих его честь».

Это было прямое оскорбление Луи, напоминание о том, что парламент стал теперь могущественнее, чем монарх. Большего оскорбления нельзя было нанести тому, кто всегда свято верил в неприкосновенность и неоспоримость прав короля.

  121