ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Слепая страсть

Лёгкий, бездумный, без интриг, довольно предсказуемый. Стать не интересно. -5 >>>>>

Жажда золота

Очень понравился роман!!!! Никаких тупых героинь и самодовольных, напыщенных героев! Реально,... >>>>>

Невеста по завещанию

Бред сивой кобылы. Я поначалу не поняла, что за храмы, жрецы, странные пояснения про одежду, намеки на средневековье... >>>>>

Лик огня

Бредовый бред. С каждым разом серия всё тухлее. -5 >>>>>

Угрозы любви

Ггероиня настолько тупая, иногда даже складывается впечатление, что она просто умственно отсталая Особенно,... >>>>>




  201  

Островский вовсе не консерватор. — Плещеев писал: «Про Островского никак нельзя сказать, что его взгляды на нравственность, политику и т. д. сумбурны, — и еще менее, что он мало образован… Напротив, образован он очень. Читал он массу, и взгляды его совершенно определенны, но в последнее время он стал чересчур уж консервативен…»

времен очаковских и покоренья Крыма. — Выражение из комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума» (д. 2, явл. 5, слова Чацкого). Плещеев ответил: «Островского Вы характеризовали довольно верно. Он действительно сердит на себя за то, что ничего не сделал в жизни, хотя мог сделать очень многое, при своем большом уме и образовании; и за то, что, дорожа всего более своей независимостью, уклонялся всегда от каких бы то ни было обязанностей, и в результате получилось грустное одиночество старого холостяка… Но человек он очень хороший и сердечный. Мне жаль, что он на меня сердит и не пишет. — Не знаю, почему Вы находите, что у него приемы для спора — времен очаковских и покоренья Крыма? Консерватизм же его принял такие размеры именно вследствие замкнутой жизни и лени. Всякий протест, откуда бы он ни шел, всякое брожение в обществе — его раздражают, неприятны ему… Они нарушают его спокойствие и напоминают ему, что он ни на что подобное уже не способен. К общественной деятельности он ни к какой не годится. Но в частных отношениях — он не эгоист и на его приязнь можно всегда положиться. Честности он безупречной во всех отношениях».

690. А. П. ЛЕНСКОМУ

27 сентября 1889 г.

Печатается по автографу (ЦГАЛИ). Впервые опубликовано: «Русская мысль», 1910, № 1, стр. 199.

Датируется по наклеенной на письме вырезке из «Осколков», 1889, № 33, 23 сентября и по фразе: «Завтра пойду смотреть „Село Знаменское“».

Ленский ~ Мазаньелло. — Печатная вырезка из «Осколков» — «Из словаря русских деятелей», подпись — Кактус (псевдоним П. К. Мартьянова). Мазаньелло — герой оперы французского композитора Обера «Немая из Портичи», шедшей в России под названием «Фенелла».

ходили слушать «Русалку». — Чехов слушал оперу А. С. Даргомыжского «Русалка» в Большом театре 24 сентября 1889 г.

Повесть…— «Скучная история».

Пьесу начал…— Чехов вернулся к работе над пьесой «Леший».

Завтра пойду смотреть «Село Знаменское»… — 28 сентября в Московском Малом театре состоялась премьера пьесы Вл. Александрова «В селе Знаменском».

691. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ

30 сентября 1889 г.

Печатается по автографу (ГБЛ). Впервые опубликовано: отрывки — «Петербургский дневник театрала», 1904, № 29, 18 июля; 1905, № 9, 27 февраля, стр. 2; полностью — Письма, т. II, стр. 401–403.

Год устанавливается по письму А. Н. Плещеева от 27 сентября 1889 г. (Слово, сб. 2, стр. 269–275), на которое Чехов отвечает; Плещеев ответил 3–4 октября (ЛН, т. 68, стр. 351–352).

спасибо за письмо и за указания ~ Не согласен я с Вами только в очень немногом ~ Вас огорчает, что критики будут ругать меня. — Плещеев писал Чехову: «Вчера вечером читал вслух Вашу повесть, дорогой Антон Павлович, бывшим у меня двум приятелям — известному Вам немножко Фаусеку, человеку с большим вкусом и Вашему большому почитателю, — и неизвестному Вам, недавно приехавшему из Ташкента моему старому хорошему приятелю медику-психиатру Тишкову, прикомандированному теперь на два года к Медиц<инской> академии. Думаю, что Вы ничего против этого не будете иметь? По общему нашему мнению (Тишков тоже восхищается Вашими рассказами и только не читал напечатанных в „Северном вестнике“ „Именин“ и „Огней“), у Вас еще не было ничего столь сильного и глубокого, как эта вещь! Удивительно хорошо выдержан тон старика-ученого, и даже те рассуждения, где слышатся нотки субъективные, Ваши собственные, — не вредят этому. И лицо это как живое стоит перед читателем. Прекрасна вышла и Катя. — Страницы, где описывается та ночь, когда старика обуял страх смерти и когда приходит к нему под окно Катя, — производят глубокое впечатление. (Хотя это воздейство организма на других — людей ему близких — кажется, штука проблематическая?) Кое-какие замечания, сделанные во время чтения, сообщаю ниже. Но большинству — повесть несомненно покажется скучной (зачем Вы назвали ее „Скучная история“? Назовите иначе. Зачем давать самому повод к дешевому остроумию прохвостов рецензентов?)… Надо, чтоб критика растолковала глупой толпе, разжевала и в рот положила ей — красоты этой вещи. А где эта критика, на которую можно рассчитывать? Вся она окрысится на Вас — в этом не может быть ни малейшего сомнения — за Ваши сильные рассуждения о русской литературе, об ученых статьях в особенности. Все станут травить Вас — это как бог свят; ждите крупной ругани. Одни обругают просто за то, что вещь напечатана в „Сев<ерном> вестн<ике>“; другие за то, что литераторы и публицисты — на которых намекает и которых боится старый ученый, как швейцаров и капельдинеров, — участвуют в тех самых журналах, которые будут давать о Вашей повести отзыв („Р<усская> мысль“). Я надеюсь — разве на отзыв Суворина; но, пожалуй, он по каким-нибудь соображениям не станет писать. Еще можно ждать похвалы в „Неделе“ — где был так расхвален Ваш „Иванов“. Это очень, очень грустно. — Толпа найдет повесть скучной — по причине отсутствия шаблонной фабулы и обилия рассуждений. Людям понимающим она не может не понравиться; но таких всегда меньшинство… Да еще из этого меньшинства — многие будут или замалчивать или ругать из холопства к Михайловским и Успенским. Печальное, истинно печальное положение у нас независимого, смелого писателя! Я не ощутил никакой длинноты, — немножко разве в том месте, где рассказывается прошлое Кати… Все второстепенные лица — тоже очень живы… Гнеккер, жена старика, прозектор… Есть множество замечаний верных, местами глубоких даже. — Не говорю уже об абсолютной новизне мотива. — Через день или два Вам вышлют корректуры всего рассказа зараз. — Но Архимандрит на велосипеде (это прелесть!), разумеется, цензор похерит, как это ни горестно <…>

  201