Особенно,... 
71 
Глин резко обернулась к нему. Боком она задела гроб, и он покачнулся на своем пьедестале. Крышка захлопнулась с глухим стуком.
— Что не позволишь? — спросила она. — Здесь у тебя нет прав.
— Мы говорим о моей дочери. Мистер Бек начал пятиться к двери.
— Останьтесь здесь. — К щекам Глин прилила гневная краска. — Ты бросил свою дочь, Энтони. Давай не будем об этом забывать. Ты предпочел карьеру. И об этом не будем забывать. Ты хотел ухлестывать за юбками. Об этом тоже не будем забывать. Ты получил все, что хотел. Все до конца. У тебя больше нет прав. — Сжимая в руке чековую книжку, Глин наклонилась за ручкой. Она начала писать, используя гроб как подставку.
Ее рука дрожала. Энтони потянулся за чековой книжкой:
— Глин. Пожалуйста. Ради бога.
— Нет, — отрезала она. — Я заплачу. Мне не нужны твои деньги. Ты не сможешь меня купить.
— Я не пытаюсь тебя купить. Я просто хочу, чтобы Елена…
— Не произноси ее имя! Не смей!
Мистер Бек сказал: «Я вас оставлю», — и, не обращая внимания на протест Глин, поспешил из комнаты.
Глин продолжала писать. Она сжимала ручку, словно оружие.
— Он сказал, двести фунтов?
— Не делай этого, — попросил Энтони. — Не превращай это в очередную ссору.
— На ней будет голубое платье, которое мама подарила ей на прошлый день рождения.
— Мы не можем похоронить ее как нищую. Я тебе не позволю. Я не могу.
Глин вырвала чек из книжки:
— Куда ушел этот человек? Вот его деньги. Пошли. — Она направилась к двери.
Энтони схватил ее за руку. Глин отпрянула в сторону.
— Подонок, — прошипела она. — Подонок! Кто ее вырастил? Кто годами пытался научить ее говорить? Кто помогал ей с домашней работой, утирал ее слезы, стирал ее одежду и не спал с ней ночами, когда она болела и плакала? Не ты, негодяй. И не твоя снежная королева-жена. Это моя дочь, Энтони. Моя дочь. Моя. И я похороню ее так, как считаю нужным. В отличие от тебя, я не гонюсь за престижным местом, поэтому мне наплевать, что подумают другие.
Энтони внезапно осознал, что не видит в поведении этой женщины признаков настоящего горя, ничего такого, что свидетельствовало бы о неизмеримости материнской утраты.
— Это не имеет отношения к похоронам Елены, — сказал он, только сейчас все поняв. — Ты по-прежнему мстишь мне. Я не уверен, что тебя печалит ее смерть.
— Как ты смеешь! — прошептала Глин.
—Ты хотя бы плакала, Глин? Ты хоть испытываешь скорбь? Ты чувствуешь что-нибудь еще, кроме желания воспользоваться ее смертью для продолжения мести? И что в этом удивительного? В конце концов, именно так ты использовала дочь почти всю жизнь.
Реакция была молниеносной. Правой рукой Глин с размаху ударила Энтони по лицу, сбив на пол очки.
— Грязный кусок… — Она замахнулась, чтобы ударить снова.
Энтони схватил ее за запястье.
— Ты ждала этого годами. Мне жаль, что здесь нет зрителей, которых ты бы так хотела видеть. — Он оттолкнул ее. Глин упала на серый гроб. Но она не собиралась успокаиваться.
— Не говори со мной о скорби! Никогда не смей говорить со мной о скорби! — выпалила она.
Глин отвернулась от него и обхватила руками крышку гроба, словно хотела обнять его. Она начала рыдать:
— У меня ничего не осталось. Она ушла. Мне ее не вернуть. Я нигде не найду ее. И я не могу… Я никогда не смогу… — Ее пальцы скрючились, потянув фланелевую обивку гроба. — Но ты можешь. Ты еще можешь, Энтони. Я хочу, чтобы ты умер.
Энтони ощутил внезапный прилив жалости. После стольких лет вражды, после этих минут в похоронном бюро он бы не поверил, что способен испытывать что-нибудь к Глин, кроме открытой неприязни. Но в словах «ты можешь» он увидел всю неизмеримость и причину горя его бывшей жены. Ей было сорок шесть лет. У нее никогда не будет других детей.
Не важно, что мысль о рождении другого ребенка, который займет место Елены, была невозможна, потому что для Энтони жизнь утратила смысл после того, как он увидел труп своей дочери. Он мог бы провести остаток жизни в бесконечных занятиях академической работой, так что у него не было бы свободной минуты, чтобы вспомнить ее изуродованное лицо и след от шнурка на шее, но все это не имело значения. У него еще мог быть другой ребенок, несмотря на безумное горе. Но у Глин не будет детей. Ее страдания усугублялись упрямой мыслью о возрасте.
Энтони шагнул к ней, обняв ее за сотрясающиеся от рыданий плечи:
— Глин, я…
— Не трогай меня! — Она отшатнулась от него, потеряла равновесие и упала на одно колено.
71 
