Антон Чехов. Из записных книжек
К «профессорам» охотно присоединяются литературные ландскнехты, состоящие (по-прежнему) на державной писательской службе. Им, отмеченным в энциклопедиях почетным клеймом «Чл. КПСС», уверовавшим в свое высокое предназначение (написать за Л.И. Брежнева его книжку «Малая Земля», а затем бесстыдно славить «автора» в прессе, на телевидении и на собраниях организации, рожденной в 30-е годы почти одновременно в двух родственных странах: Советском Союзе и гитлеровской Германии) и в свой признанный державой талант, наличие Шекспира как такового крайне нежелательно, потому что самое поверхностное сравнение с ним попросту дезавуирует их как сочинителей.
Вот если бы Шекспир жил, скажем, во времена Анны Ахматовой, тогда иное дело, тогда можно было бы вызвать его на собрание, обвинить в «безыдейщине» и «моральном разложении», а также выкопать из биографии тот факт, что отец его, прежде чем обеднеть, владел, оказывается, кожевенной мастерской, а это уже о многом говорит, и совсем не в пользу «товарища Шекспира»…
И они бы единогласно исключили его из своей организации, а в тоталитарном государстве это означало то, что ни одно издательство не осмелилось бы напечатать даже одну его строчку, и ни один театр не поставил бы самую простенькую из его комедий, и за границу не уедешь, потому что не выпустят…
А спустя пару-тройку десятилетий те, которые единогласно исключали, будут страстно охаивать вскормивший их режим и говорить, что, мол, «время такое было».
Нет «такого времени», нет и никогда не было. А вот отребье было, есть и будет во всякие времена, но вот уровень его значимости в социуме напрямую зависит от уровня бездумного милосердия людей, считающих себя хотя бы элементарно порядочными. А при воображаемом сегодняшнем «разборе полетов» те, которые изгоняли Шекспира из своих стройных рядов, пожимали бы могучими плечами и говорили бы с былым достоинством: «Ну, касательно безыдейщины мы тогда, конечно, допустили некоторый… перекос — время такое… да и в отношении кожевенной мастерской его отца… он ведь потом разорился, так что ничего страшного… а вот моральный облик… как ни крути, а факты — упрямая вещь…». И это говорили бы люди, которые, отдыхая в Домах творчества писателей, вели себя там, как обезумевшие от вожделения кобели, чем изрядно развлекали славных парней из Конторы Глубокого Бурения (КГБ), которые потом прослушивали фонограммы и просматривали отснятый видеоматериал…
А что до морального облика великого поэта и драматурга, то в нормальном обществе (не в СССР, не в гитлеровской Германии и не в США, где азартно преследовали Президента за жалкий сеанс минета, преподнесенный ему какой-то практиканткой) этот вопрос вообще не подлежит обсуждению, потому что у нормального общества есть дела поважнее, да и не запятнает оно себя таким нездоровым интересом к совершенно естественным отправлениям человеческого организма…
А Шекспир, к сведению любопытных, был женат, и довольно-таки несчастливо. Может ли быть счастливым брак, который был следствием того, что двадцатишестилетняя дылда, изнывающая от общей невостребованности, подняла подол перед восемнадцатилетним юнцом и он, тогда еще не будучи знакомым с преимуществами непроизводительного секса, сгоряча сделал ей ребенка? Родственники дылды заставили Уильяма жениться на «соблазненной», тем самым поставив крест на этом браке, потому что можно заставить пойти в церковь для венчания, но нельзя заставить любить, уважать и т.д. Мало того, жена Шекспира, родившая дочь спустя пять месяцев после свадьбы, была груба, неотесана и феноменально сварлива — типичный деревенский «станок для траха», внезапно вступивший в права законной «половины» утонченного и мечтательного юноши. Мало того, она была еще и феноменально ревнива, ну а это уже перебор…
Шекспир впоследствии выведет ее образ в своей «Комедии ошибок», где Адриана, жалуясь игуменье на ветреность мужа, говорит:
- В постели я ему мешала спать
- Упреками; от них и за столом
- Не мог он есть; наедине — лишь это
- Служило мне предметом всех бесед;
- При людях я на это намекала
- Ему не раз; всегда твердила я,
- Что низко он и гадко поступает.
Мир должен быть благодарен этой сварливой женщине, потому что окажись она покладистой, милой, чуткой, желанной, кто знает, не прожил бы Вилли Шекспир всю свою жизнь в этом захолустном Стратфорде, так никогда и не став бы тем Шекспиром, которым по праву гордится человечество.