42 
В глубине души Харри честно пытался оправдать хмурый вид стоящего за прилавком «Севен-элевен» парня тем, что ему, наверное, не по душе эта работа, что он тоже живет в Бишлете, а также упорно моросившим надоедливым дождиком.
Выражение бледного личика, расцвеченного ярко-красными прыщами, при виде полицейского удостоверения Харри осталось абсолютно безразличным:
— Откуда мне знать, давно ли стоит здесь этот контейнер?
— Но он же такой заметный, зеленый, и при этом наполовину загораживает тебе вид на улицу, — пытался настаивать Харри.
Юнец со стоном уперся ладонями в тощие бедра, на которых болтались брючки:
— Ну, неделю. Или около того. Слушай, не задерживай, за тобой уже очередь.
— Хм. Я в него заглядывал. Он почти пустой — лишь несколько бутылок да старые газеты. Ты не знаешь, кто его заказывал?
— Нет.
— Вижу, тут у тебя над прилавком камера наблюдения. Вроде она должна захватывать и этот контейнер под окнами?
— Ну, тебе виднее…
— Если у вас сохранилась запись с пятницы, я бы хотел ее просмотреть.
— Позвони завтра, когда здесь будет Тоббен.
— Тоббен?
— Хозяин.
— У меня другое предложение: звякни этому Тоббену прямо сейчас и попроси разрешения отдать мне пленку. Как только я ее получу, мигом испарюсь.
— Да ты оглянись! — начал кипятиться юнец, и прыщи его зарделись еще ярче. — Нет у меня сейчас времени искать какую-то видеозапись.
— Что ж, — не сдавался Харри, так и не поворачиваясь, — тогда, может, после закрытия?
— Мы работаем круглосуточно. — Юнец страдальчески закатил глаза.
— Я пошутил, — сказал Харри.
— Вот как, тогда ха-ха, — по-прежнему сонным голосом парировал парень. — Будешь подкупать или как?
Харри отрицательно мотнул головой. Глядя ему за плечо, юнец громогласно возвестил:
— Касса свободна!
Тяжело вздохнув, Харри повернулся наконец к очереди, потянувшейся было к прилавку:
— Касса не свободна. Я сотрудник полиции Осло. — Он продемонстрировал свое удостоверение. — Этот человек арестован, поскольку не видит разницы между словами «покупать» и «подкупать».
Как уже говорилось, иногда Харри бывал чересчур уж брюзглив и капризен. Тем не менее сейчас реакция очереди его вполне удовлетворяла — он любил, когда ему улыбались.
Однако вовсе не такой улыбкой, которая, по-видимому, входит в круг обязательных учебных предметов для тех, кто хочет стать пастором, политиком либо агентом похоронного бюро. Разговаривая, они улыбаются глазами. Данное обстоятельство придавало господину Сандеманну из похоронного бюро Сандеманна столько участия и сердечности, что вкупе с температурой, царящей в майорстюанской кладбищенской церкви, это заставляло Харри время от времени непроизвольно вздрагивать и ежиться. Он осмотрелся по сторонам. Два гроба, стул, венок, похоронный агент, черный костюм, лысина с зачесом.
— Она выглядит так красиво, — говорил Сандеманн. — Такая спокойная. Умиротворенная. Торжественная. Вы, вероятно, член семьи?
— Не совсем. — Харри показал свое полицейское удостоверение в тайной надежде, что сердечность предназначена лишь родным и близким. Как выяснилось, он ошибался.
— Трагично, когда столь юная особа покидает нас подобным образом. — Пожимая ему руку, Сандеманн продолжал улыбаться. Пальцы у похоронного агента оказались необычайно тонкими и гибкими.
— Мне необходимо осмотреть одежду, которая была на покойной, когда ее обнаружили, — начал Харри. — В похоронном бюро мне сказали, что ее забрали сюда.
Сандеманн кивнул, достал белый пластиковый пакет и пояснил, что носит вещи с собой на случай, если появятся родители либо иные родственники и ему придется срочно их отдать, предварительно выписав квитанцию. Харри попытался обнаружить карман в черной юбке, однако тщетно.
— Ищете что-то определенное? — самым невинным тоном поинтересовался Сандеманн, заглядывая Харри через плечо.
— Дверной ключ, — сказал Харри. — Вы ничего не находили, когда… — Харри покосился на гибкие пальцы Сандеманна, — …когда ее раздевали?
Сандеманн прикрыл глаза и покачал головой:
— Под одеждой у нее не было ничего. Разумеется, если не считать фотографии в одной из туфель.
— Фотографии?
— Да. Странно, не правда ли? Наверное, у них такой обычай. Она по-прежнему лежит там, в туфле.
42 
