Вот и всё. А за сим примите от меня выражение самой искренней преданности. Поклонитесь тете * , сестрам * , братьям * , Иринушке * и всем знакомым.
Ваш А. Чехов.
Мой адрес: Москва, Кудринская Садовая, дом Корнеева.
Одновременно посылаю письмо Георгию * .
Вчера у меня было очень много гостей * . Был, между прочим, А. А. Долженко, игрок на скрипке и на цитре; из него вышел прекраснейший человек. Он бывает у нас раза 2 в неделю и очень привязан к нам. Он необыкновенно остроумен, честен и порядочен. Беднягу сбивают только ять, фита и і… Пишет прескверно и немало горюет по этому поводу. Талантлив он, как покойный Иван Яковлевич * .
Лазареву (Грузинскому) А. С., 23 января 1887
221. А. С. ЛАЗАРЕВУ (ГРУЗИНСКОМУ) *
23 января 1887 г. Москва.
Вы напрасно поспешили уехать * , добрейший коллега. Во-первых, у меня 17-го было многолюдно и весело, во-вторых, я готовил Вам медицинское свидетельство, и, в-третьих, Ваше усердие по службе совершенно бесполезно: насколько мне известно, за то, что Вы поспешили, Вас не произвели в действ<ительные> статские советники.
Лейкин сердит на Вас * . На меня тоже. (Я потребовал прибавки * .) Что ж, будем с покорностью сносить гнев наших начальников! Несть власти, аще не от бога * …Посылая еще раз упрек за Ваше усердие* по службе, пребываю уважающим
А. Чехов.
* Ведь на Вашу долю была закуплена провизия!
На обороте: г. Киржач (Владимирск<ой> губ.)
Его высокоблагородию
Александру Семеновичу Лазареву.
В учительской семинарии.
Лейкину Н. А., 26 января 1887
222. Н. А. ЛЕЙКИНУ *
26 января 1887 г. Москва.
26-го янв.
Добрейший Николай Александрович!
Сегодня получил Ваше письмо и немедленно отвечаю. Прежде всего констатирую тот факт (как говорят ученые жиды), что я нездоров. Вот уже целая неделя, как я чувствую во всем теле ломоту и слабость; сейчас ходил слушать лекцию Захарьина (о сифилисе сердца) * , простоял не более 1½ часов, а утомился, точно сходил пешком в Киев. Работать нужно, но не работается, и всё, что я пишу, выходит плохо. Вот причина, почему я не послал Вам рассказа. В понедельник Билибин получил от меня письмо * , в к<ото>ром я, во избежание траты на телеграмму, просил его немедленно уведомить Вас, что рассказа не будет.
Насчет Литературного фонда — с удовольствием * . Если выбаллотируют, то уплатите им не из январского гонорара, а из будущего февральского, ибо сейчас не имею ни гроша. Буквально: ни гро-ша! Брать взаймы еще не научился — большое неудобство!
Относительно поездки в Питер * на 2-й неделе поста не знаю, что сказать Вам. Я очень рад быть полезным, но, представьте, мои домашние уверяют меня, что читаю я отвратительно, да и сам я чувствую всякий раз, что после 40–50 строк у меня начинают сипеть и сохнуть голосовые связки. Как бы мне не проехаться даром и не наехать на скандал! Подумайте…
Алекс<андр> Пав<лович> писал мне о том, что он уже не служит в «Судоходстве» * . Судя по его письмам, живется ему недурно и он доволен.
У нас погода тоже скверная. Вчера была оттепель, сегодня мороз, а завтра будет дождь. Очевидно, природа стала работать в мелкой прессе. Иначе было бы непонятно такое ее поведение.
Вы пишете, что у Виктора Викторовича своеобразные требования по отношению к рассказам и повестям * . Мне всякая своеобразность нравится, а особливо такая, к<ото>рая долго держится в человеке. Виктор Викторович по-своему прав.
Отчего петербургская литературная братия не служила панихиды по Надсоне? * Надсон — поэт гораздо больший, чем все современные поэты, взятые вместе и посыпанные богами Лиодора Иваныча. Из всей молодежи, начавшей писать на моих глазах, только и можно отметить трех: Гаршина, Короленко и Надсона. За сим поклон Вашим.
Ваш А. Чехов.
Насчет одиннадцати копеек — merci! *