19 
— Может статься, он уже мертв, — сказал один из беженцев, мужчина зим тридцати. — Это было бы для него самым лучшим. Бедный мальчик.
Их было человек двенадцать, бывших жителей Кертинеллы, сидевших тесным кружком на вершине утеса в четверти мили от родного городка и наблюдавших за поври и гоблинами. Несколько часов назад в городе маячили два фоморийских великана, но сейчас их было не видать. Наверное, отправились охотиться за беженцами.
— Говорила же я ему, что туда нельзя идти, — продолжала старуха. — Их там такое скопище.
Томас Джинджерворт, сидевший поодаль, понимающе улыбнулся. Этим людям просто не понять парня по имени Роджер. Для них он по-прежнему оставался Роджером Биллингсбери, сиротой, ставшим общим сыном горожан. Когда у мальчишки умерли отец и мать, его, по общему разумению, намеревались отправить на юг, в Палмарис, и, возможно, отдать на воспитание монахам аббатства Сент-Прешес. Однако жители Кертинеллы, люди отзывчивые и привыкшие помогать друг другу, все же решили оставить Роджера в городе и кто как мог помогали ему расти и преодолевать горести и беды.
Роджер рос болезненным, хилым ребенком и поражал своей хрупкостью. Его физическое развитие нарушилось в одиннадцатилетнем возрасте из-за лихорадки, унесшей родителей мальчика и обеих сестер.
Прошло уже несколько лет, но для обеспокоенных горожан Роджер, который внешне почти не изменился за эти годы, оставался все тем же маленьким сиротой.
Но Томас знал кое-что другое. Свою фамилию Биллингсбери Роджер давно сменил на прозвище He-Запрешь. Он так и звался теперь — Роджер He-Запрешь, и прозвище это ему дали не напрасно. Не существовало таких замков, засовов и запоров, которые Роджер не мог бы открыть; не было дверей, через которые он не мог бы проникнуть, и не было места, куда бы ему не удалось прокрасться. Томас постоянно напоминал себе об этом, глядя в сторону Кертинеллы. По правде, и он немного беспокоился, но лишь немного.
— Вон их ведут, — охала старуха, возбужденно указывая в направлении города. У нее были зоркие глаза, потому что и в самом деле через городскую площадь двигалась шайка гоблинов, сопровождавшая пленников — изможденных, оборванных людей. То были жители Кертинеллы и соседнего Ландсдауна, не успевшие сбежать или надежно укрыться в лесу. Теперь эти гнусные гоблины и поври превратили город в свой опорный пункт, а захваченных людей — в рабов.
Беженцы понимали, какая жуткая участь ожидает пленников, когда гоблины и поври больше не нуждаются в них как в даровой рабочей силе.
— Вы бы лучше не растравляли себе душу, — раздался голос сзади. Сидевшие обернулись и увидели приближавшегося к ним дородного человека по имени Белстер О'Комели. — Мы держимся слишком близко от городов. Неужели вам хочется, чтобы всех нас сцапали?
Невзирая на все свои усилия, Белстеру, в прошлом — веселому трактирщику, владельцу весьма почитаемого в Дундалисе заведения «Унылая Шейла», не удавалось сохранять твердость голоса. На юге он оказался вместе с беженцами из Дундалиса, Сорного Луга и На-Краю-Земли — трех городов края Тимберленд. Спутники Белстера, пришедшие вместе с ним с севера, значительно отличались от здешних людей, недавно изгнанных из Кертинеллы, Ландсдауна и более мелких поселений вдоль дороги, ведущей к большому портовому городу Палмарису. Группа Белстера прошла обучение у таинственного воителя по имени Полуночник и потому не знала ни страха, ни отчаяния. Они умели прятаться от гоблинов, а в благоприятные моменты превращались в охотников на тех же гоблинов, поври и даже на великанов.
— Я обещал, что мы попытаемся их освободить, — продолжал Белстер, — но не так скоро. Не сейчас. Какая им будет польза от нас мертвых? Пойдемте отсюда.
— Неужели ничего нельзя сделать? — сердито спросила старуха.
— Молись, матушка, — чистосердечно ответил Белстер. — Молись за них всех.
Томас Джинджерворт согласно кивнул. И молись за гоблинов, добавил он про себя, подумав, что Роджеру там сейчас приходится туго.
Белстер усмехнулся и подошел к нему, чтобы поговорить наедине.
— Ты хочешь от меня большего, — тихо проговорил толстый трактирщик, неверно истолковав взгляд Томаса. — Я и сам хочу от себя большего. Но на мне полторы сотни человек.
— Почти сто восемьдесят, если считать беженцев из Кертинеллы и окрестных селений.
— Из которых лишь пятьдесят способны сражаться и защищать всех остальных, — заметил Белстер. — Так могу ли я атаковать город, рискуя потерять людей, когда на карту поставлено столько жизней?
19 
