22 
— Да, я хотел спросить об этом. Что это за топор, цитра и хризантемы?
— С вашего разрешения, об этом чуть позже. В завещании говорится, что эти реликвии Инугами означают право на получение наследства. Сестры узнали, что Сахэй отдал их Кикуно и сказал ей, что, если у нее родится сын, она может вернуться с этими реликвиями и предъявить свои права. Неудивительно, что сестры впали в еще большую панику. Узнав, что Кикуно действительно благополучно родила мальчика, они не смогли совладать со своей яростью и, точно демоны из преисподней, бросились к ней. Кикуно еще не оправилась после родов, а они заставили ее подписать заявление, что Сахэй не был отцом ребенка. Потом, отобрав три реликвии, победоносно вернулись домой. Вот почему в последние годы с Мацуко, Такэко и Умэко Сахэй был холоден как лед.
Киндаити вспомнил злобные лица трех женщин. А представив себе, какими они были в молодости, когда у них было еще больше злобы и сил, он почувствовал, как по спине побежали мурашки.
— Понятно. Что случилось с Кикуно и ребенком?
— Ну, эти ужасные события, конечно же, произвели на Кикуно сильнейшее впечатление. Она подписала это заявление, но кто знает, как еще ей могут навредить? И вот она взяла ребенка, Сизуму, и исчезла бесследно. Даже теперь мы понятия не имеем, где мать и сын. Если Сизума жив, ему должно быть двадцать девять, столько же, сколько Киё.
Фурудатэ кончил свой рассказ и тяжко вздохнул.
Смутная мысль мелькнула в голове Киндаити. А что, если завещание Сахэя с самого начала писалось с ужасающим умыслом? Не нарочно ли старик сотворил такое странное завещание, чтобы вызвать разлад между Мацуко, Такэко и Умэко — кровавую вражду, которая будет длиться годы и годы? Киндаити обдумывал услышанное, подавленный тяжкими мыслями, но в конце концов, вынув ручку и бумагу, начал набрасывать фамильное древо Инугами. Долго он сидел, глядя на эту схему, словно в ней можно было отыскать разгадку.
Итак, вот что стало отправной точкой ряда загадочных убийств, произошедших в клане Инугами. Занавес поднялся, начался первый акт этой кровавой трагедии.
Таинственная обезьяна
Необычное завещание Сахэя быстро стало горячей темой для алчных журналистов. Благодаря усилиям некоего агентства новостей вся страна узнала из газет о содержании завещания и непримиримой вражде, которую оно породило в семье. Разумеется, центральные ежедневники не уделяли большого места столь частному делу, зато страницы всех без исключения второ- и третьеразрядных газетенок были заполнены сенсационными, лживыми и тенденциозными материалами на эту тему. В результате вопрос о наследовании состояния Сахэя Инугами перестал быть местной проблемой, но разросся до масштабов общенациональных. Всякий, кого хоть что-то интересовало, с любопытством следил за развитием событий, и все гадали, кого же эта Тамаё Нономия выберет в мужья. А многие даже бились об заклад и делали ставки на того или другого.
Между тем вилла Инугами, оказавшись в центре всенародного внимания, по-прежнему безмолвная, как будто вымершая, стояла у озера Насу. Такэко и Умэко с их семьями все еще оставались там, но с Мацуко и Киё почти не общались. И все они, когда случалось им встретиться на нейтральной территории, пытались понять, что на уме у других. В доме назревало четыре тайфуна, при этом связанных между собой сложнейшим переплетением интересов — Мацуко с Киё, семья Такэко, семья Умэко и Тамаё. Невозможно представить себе, в каком ужасном положении оказалась Тамаё. Мацуко, Такэко, Умэко с их семьями ненавидели друг друга как заклятые враги и, несмотря на это, были едины в своей ненависти к Тамаё. Но никто из них не выказывал этих чувств в открытую. Кинжалы ревности таились в душах трех сестер, но что касается Тамаё, с ней они были — сплошная лесть и улыбки. Их страшно злила сама необходимость осыпать эту молодую сироту лживыми похвалами, и от этого их ненависть к ней удваивалась.
Само собой разумеется, что, науськанные своими родителями, Такэ и Томо ежедневно являлись к Тамаё с изъявлениями своего ей почтения. Такэ — воплощенное чванство — с самого начала демонстрировал полную уверенность в себе и не рассыпался в явно лживых комплиментах, зато хитрец и пролаза Томо вилял, как собака, хвостом — того и гляди, отвалится. Он бегал вокруг Тамаё, засиживался допоздна и вежливо скулил, стараясь снискать ее расположение.
22 
