— Свобода — это пренебрежение к расплате! За все в жизни приходится платить, — пропечатал Киевский Демон. — И я вправе заставить киевских ведьм расплатиться за их свободу смертью. Но поскольку они свободны, они пошли за Акнир, пренебрегая смертью.
— И ты ничего не можешь поделать? — тихо и слегка удивленно поинтересовалась Мария Владимировна.
— Почему же? Я могу казнить их, когда вы победите. Вот только вряд ли это произойдет. Вы насмешка над именем Киевиц!
— Мы — Киевицы!
Маша встала из-за стола.
Взглянула в окно — на профиль первого дома № 13, где до 1913 года жил ее кумир, крещенный именем защитника Киева. Положила руку на грудь, где на шнурке, под одеждой висел ключ от его дома.
Странно, ключ словно предал ей сил.
— Ты пытаешься запугать меня проигрышем? — сверкнула глазами она. — А мне не страшно! Я знаю, — мы проиграем. Знаю, ночью твои свободные ведьмы собираются на Лысой Горе вершить Великий ритуал. Знаю, мы можем погибнуть. Но я — Киевица! И у меня есть дела поважней моей жизни. Весы покачнулись. Сильно! И я пришла сюда не для того, чтоб ты сидел и рассказывал мне, как тебе не нравятся люди.
— Весы покачнулись? — И тон, и поза черноглазого брюнета в секунду стали поджарыми, деловыми. — Простите, моя Киевица, простите Стоящего по левую руку. — Лоб опустился, став покорным — покорно испрашивающим прощения. — Если вам нужна моя помощь, я верноподданно внимаю Вам.
— Ты же не выносишь меня! — оборвала обозленная Маша. — Ни меня, ни Дашу, ни Катю. Мы для тебя — слишком люди! Мы кажемся тебе смешными. Мы были нужны тебе раньше, чтобы спасти Город и свою шкуру. Но ты не сделал ни шага, чтобы помочь нам теперь. Зачем тебе нам помогать? Акнир — вот, кто подходит тебе идеально. Она такая, как надо! Она бы уж точно обиделась, если бы ты назвал ее человеком!
— Да, я не люблю вас, — признал Демон, со спокойным достоинством. — Вас не за что любить, — прибавил он убежденно. — Слепые уродливы в своем ничтожестве, и псевдо-величие, которое дарует вам ваш прогресс, делает вас еще ничтожнее год за годом. Мне много лет. Но ваша способность не понимать простейших вещей, не перестает меня изумлять. Семь веков вы решаете одни и те же проблемы: страха смерти, любви, не-любви, проблемы отцов и детей, проблемы выбора… И семь тысяч лет не можете их решить. Неужели вам никогда не приходило в голову, что список вопросов, которые мучают каждого из вас — неизменен! Он неизменен все семь тысяч лет!
— Я не совсем понимаю, — пытливо сказала студентка.
Она уловила одно: Демон больше не попрекает ее. Впервые за их знакомство он пытается растолковать, почему не в силах принять людей.
— Вот еще одно ваше качество. — Его голос был безвкусным, как жеванная бумага. Безвкусным, безрадостным. — Даже если подсунуть вам правду прямо под нос, вы не видите ее. Вы, Мария Владимировна, страдаете оттого, что ждете ребенка, и будете растить его без отца. Страдаете из-за ваших отношений с родителями. Страдаете, считая, что, спасая Отца, вы, сами не желая того, предаете отца родного. Я не ошибся?
— Нет, — придушенно сказала она.
Она была для него прозрачною, как стекло.
И быть прозрачной, было неприятно.
«Он просто… не-слепой».
— Но неужели вы и правда считаете, что являетесь первым человеком Земли, который решает подобные вопросы? — спросил он со скукой. — Их решали миллионы до вас. И, что интересно, решили. Иные описали свои решения в книгах. Но человечество похоже на умалишенную бабу, которая день за днем вновь и вновь изобретает рецепт борща, ошибается, варит жуткое пойло, пробует его, мучается несварением, рвотой, поносом, а поутру начинает все наново… вместо того, чтобы снять с полки книгу и прочесть там рецепт. Так и вы, вновь и вновь страдаете из-за своей несчастной любви, из-за того, что вас не понимают родные…
— Спасибо. Кажется, я вас поняла, — медленно проговорила она. — Я же историк.
Она села, забывая раздор, положила руки на стол, ставший столом переговоров.
— Я тоже думала об этом. История постоянно повторяется. Та же революция… Их было так много. И все они происходят по одной и той же схеме. И я пыталась понять, почему сто, пятьдесят лет спустя люди повторяют те же ошибки? Ведь все описано в книгах. Их можно прочесть. И ни одна революция не приносила людям свободу. Революция — это смена хозяина. Но проходит сто, пятьдесят, двадцать лет и люди опять верят, что борются за свою свободу… Мне казалось это странным.