36 
Подойдя к королеве, Шарлотта сделала реверанс. Да, получилось действительно неуклюже. Королева смотрела на нее змеиным взором; Шарлотте даже показалось, будто из уродливого рта вот-вот вылезет длинное, острое ядовитое жало.
Эта мысль так позабавила Шарлотту, что она невольно улыбнулась.
Девочка повернулась к королю. Надо было, конечно, поздороваться сначала с ним. Впрочем, он не заметил ее оплошности, а королева даже, наверное, осталась довольна, хотя внучка нарушила этикет. Король протянул Шарлотте руку, она схватила ее.
— Дорогой дедушка, — прочувствованно воскликнула Шарлотта, ведь он был совсем не такой, как королева.
«О Господи, он того и гляди заплачет!» — промелькнула испуганная мысль. Вид у плачущего дедушки был ужасный: создавалось впечатление, что его большие глаза в следующее мгновение вылезут из орбит. Шарлотта не стала делать второй реверанс: в тот раз она постаралась для них обоих. Подойдя поближе к дедушке, девочка поцеловала его в щеку. Это было, разумеется, не положено, но король не обратил внимание на ее оплошность. Он обнял Шарлотту и сказал:
— Ну, как поживает моя внучка? А? Что? Надеюсь, ты задаешь жару Фишеру? А Нотту? А? Что?
— Ну, в общем-то, да, дедушка.
Амелия рассмеялась, а когда Амелия смеялась, король бывал очень счастлив.
«На самом деле, — подумала Шарлотта, — у нас была бы и не такая уж плохая семья, если бы не Старая Бегума».
Королева сказала:
— Подойди ко мне, Шарлотта. Я хочу тебя кое о чем спросить.
— Благодарю вас, Ваше Величество, — напряженно откликнулась девочка.
Вопросы касались ее наставников и уроков. Каковы успехи принцессы в постижении Закона Божьего? Королеву далеко не всегда удовлетворяли отчеты достопочтенного доктора Фишера.
— Но он такой добрый, мадам. Не все могут быть такими добрыми, как он.
— Мы должны стараться изо всех сил.
— О да, Ваше Величество.
— Я попросила доктора Нотта показать мне твои тетради.
Шарлотта улыбнулась, надеясь скрыть за улыбкой тревогу, закравшуюся в сердце. Неужели ее в итоге заставят еще дольше просиживать в классной комнате? О, почему она не может уехать в Монтэгю-хаус и жить среди этих странных, но веселых людей? Мать никогда не заставляла ее на каждом шагу делать реверансы и не требовала упоминания своих титулов. Ну почему бабушка не может быть просто бабушкой? Почему надо обязательно подчеркивать, что она королева?
— Он говорит, что ты никак не можешь овладеть правилами грамматики. Почему?
Шарлотта на секунду задумалась.
— Наверное, потому что это они овладевают мной.
— Ты ведешь себя слишком фривольно, Шарлотта. Постарайся быть более серьезной.
Шарлотта опустила глаза.
— Боюсь, что такова моя природная черта, мадам.
— Это не оправдание. Подобное свойство следует подавить. Я слышала, ты обожаешь писать письма всем подряд... сообщаешь о каких-то пустяках, исписываешь страницу за страницей вместо того, чтобы заняться в это время более важными делами.
— Насколько мне известно, Георг поступал точно так же, — вмешалась ласковая Амелия. — Он обожал писать. Это своего рода талант.
— Вы о чем? А? Что? — воскликнул король, которому всегда очень хотелось узнать, что говорит его любимица.
Амелия подошла к отцу и положила ладонь на его плечо.
— Я сказала, папа, что Шарлотта очень похожа на своего отца. Она обожает писать письма. Помнится, в детстве я все время слышала то же самое про Георга.
«Ну вот... снова слезы, — поморщилась Шарлотта. — Какой же дедушка слезливый!»
Однако склонившаяся к нему Амелия была живым воплощением нежности... Какая она хрупкая, тоненькая — как фея... право, кажется, будто Амелия соткана из света и воздуха, и малейшее дуновение ветерка способно унести ее прочь. Вероятно, дедушка тоже так думает, поэтому ужасно боится ее потерять.
— Это была весьма нехорошая и абсолютно бесполезная привычка, — отрезала королева.
«О Господи! — вздохнула про себя Шарлотта. — Как бы мне хотелось очутиться сейчас далеко-далеко отсюда. В Монтэгю-хаусе? Да, но не надолго, ведь в Монтэгю-хаусе нет ощущения покоя. Мама, конечно, бурно проявляет свою любовь ко мне: обнимает, целует, называет милочкой и ангелом. Но потом вдруг напрочь забывает о моем существовании. Наверное, она все же больше печется об Уилли Остине, чем о родной дочери».
Нет, лучше очутиться на Тилни-стрит, рядом со спокойной, почтенной миссис Фитцгерберт, чувства которой не столь демонстративны, но зато постоянны, и в них можно не сомневаться.
36 
