101 
Сашка очень удивился, что в столовой была и кухня. Большая белая русская печь занимала целый угол. В её чёрном нутре, как в пещере, пылали дрова, дым гибким языком вырывался оттуда наружу, но в комнату не выходил: лизнув кирпичи чела, исчезал куда-то вверх.
Тётя Киля засучила рукава, взяла у стенки рогатый ухват и перетащила им из печи на стол обожжённый, закопчённый глиняный горшок с кашей.
Сашка всё время только глазами хлопал. Всё тут было по-незнакомому: молоко густое-густое и не стаканами, а в крынках, и его можно было пить сколько хочешь, ложки были деревянные, раскрашенные и такие широкие, что в рот не лезли. Каша пахла дымом, но от этого была только ещё вкуснее.
На тётю Килю Саша поглядывал с опаской: вдруг она опять ястребом кинется на него? Но она всё только угощала и приговаривала добрым голосом:
— Кушайте, ребятушки, кушайте желанные.
Когда дети поели, они побежали смотреть другие комнаты. Хоть дом и казался снаружи длинным, комнат в нём было мало. Всего четыре: детская, столовая вместе с кухней, спальня, да кабинет дяди Миши.
Самое интересное было в кабинете. Там на стене висели ружья — целых три: двустволка, одностволка и маленькое, тоже одноствольное. Дядя Миша сказал, что это у него дробовик на птиц, винтовка на зверей и монтекристо — мелких птичек стрелять.
Вместе с ружьями висела большая кожаная сумка с сеткой — ягдташ.
Кресло у письменного стола было из широкого лосиного рога, по углам комнаты стояли пни.
На длинной — через всю стену — полке лежали разные птичьи и осиные гнёзда, стояли чучела разных птиц и зверьков.
Всюду на стенах были прибиты всякие корявые сучья и сучочки. С первого взгляда кажется, что это простые сучья, а посмотришь подольше, оказывается, каждый из них на что-нибудь очень смахивает: один на копыто, другой на птичью ногу, третий на летящую птицу, а четвёртый просто на рогатого человечка.
— Почему это такие сучки? — спросил Сашка. — Это у тебя тоже жихарки?
— Нет, паря, — сказал дядя Миша. — Какие жихарки! Простые сучья. Другие из глины всякие фигурки лепят, а я не умею. А в сучочках мне часто разные фигурки видятся.
— Дивья всякого собрано у Михаилы Михайлыча, — сказала тётя Киля. — Он всё из лесу тащит, всё тащит. Где чего с ним в лесу приключится, он с того места, уж так и знай, пенёк то ли хворостину какую принесёт. А мне вот сметай со всего с этого пыль.
— Можно я буду убирать у дяди Миши в кабинете? — попросила Маша.
— Что же, убирай, коли самой охота.
А Сашка сказал:
— А я буду собирать всякие корявики, как дядя Миша.
— Дрробь и порох! — загремел дядя Миша. — Замечательно придумал! Отец твой говорил: сто радостей тут узнаете. Вот радости и собирай на память. Приедешь в город, всё по таким памяткам вспомнишь. Родителям и расскажешь.
— И я буду, — сказала Маша.
— И ты, Машенька, конечно, и ты.
Дядя Миша хлопнул себя вдруг по лбу:
— Да ведь вот что: я вам этот ягдташ подарю. В него и складывайте оба свои радости. Полную сумку собирайте. — И он снял с гвоздя кожаный ягдташ с сеткой. — Нате! Всё равно я его не ношу.
Сашка и Маша бросились целовать дядю Мишу, потом потащили ягдташ в свою комнату и повесили на гвоздь.
Когда они вернулись в кабинет, дядя Миша снимал с полки чучело белой куропатки. Он выломал у неё из крыла одно большое белоснежное перо.
— Помните, как лесом мчались на Альке? Как белых куропаток из-под снега подняли? Хорошо ведь было?
— Ах, как волшебно! — вскрикнула Маша. — Искорки, искорки — зелёные, красные, золотые!
— Вот, — сказал дядя Миша. — Теперь год пройдёт, десять лет пройдёт, а как на это перышко взглянете, так сразу и вспомните: снег, лес, Алька в упряжке, я на облучке. Так ведь?
— Так, так! — закричали Сашка и Маша.
— Ну и положите себе в сумку. А потом — живо одеваться! Покажу вам Зелёный Дол на ладошке.
Через пять минут дети, закутанные тётей Килей, как кульки, вышли с дядей Мишей на двор.
3. Зелёный Дол на ладошке
Как чудесно, как чудесно на дворе!
Сашка жмурится от солнца, дышит лёгкой лесной свежестью.
— Зин-зи-вер! Зин-зи-вер! — весело звенит с берёзы жёлтенькая синица.
У бурой навозной кучи ходят две чёрные желтоносые птицы. Какие они нарядные, блестящие — с переливами! Одна взлетела на самую макушку берёзы, где прибит высокий деревянный домик, отряхнулась, почистила носом перышки. И вдруг запела — сперва тихо, потом громче, заливисто.
101 
