Особенно,... 
47 
Генрих встревожился, он понял, что стоит за словами короля.
– Небольшое соперничество только раззадоривает нас, сир. Откровенно говоря, небольшие стычки мне нравятся.
Король поерзал в кресле.
– Брат, давай говорить откровенно. Я только недавно поднялся с постели…
– Все во дворе сожалели о недомогании вашего величества.
– Я знаю одного человека, который не испытывал в связи с этим никакой горечи. Потому что от меня корона перешла бы к нему. А заболевание моего уха, что ты думаешь по этому поводу? Откуда оно взялось?
– Этот вопрос следует адресовать врачу, сир.
– Врачи ничего не могут сказать. А я могу. Я знаю, почему у меня внезапно заболело ухо. Ты помнишь, как умер мой брат Франциск II?
– У вашего величества впереди еще много лет.
– Если мне позволят ими наслаждаться. Неужели ты думаешь, что я проживу долго, если мне на пятки наступает мой брат? Откуда это заболевание уха? Что могло его вызвать?
– Возможно, небольшая ранка? Король пожал плечами:
– Я думаю иначе.
– Ваше величество, как всегда, может оказаться правым.
– Ну а если так, то что дальше? Я оправился от одной болезни, и что же – теперь ждать следующей? А ты, брат, что с тобой? У меня – королевство, которое жаждет получить другой. А у тебя – женщина.
Наваррский развел руками и беззаботно рассмеялся:
– Возможно, ваш брат пользуется благосклонностью этой женщины чаще, чем я. Королевством правит исключительно ваше величество, а женщина – моя, его и еще многих. Здесь есть разница.
– Наваррский, у тебя есть гордость?
– Ваше величество, я вырос в горах маленького королевства Наварра. Там воспитывают не гордость, в отличие от французского двора.
– И ты готов делить женщин с другими?
– Если так получается.
– Я тебя не понимаю, Наваррский. «И слава богу», – подумал Генрих.
– Итак, ты готов делить эту женщину? – продолжил король Франции. – Но, брат Наваррский, ты никогда не задумывался, что будет, если я умру бездетным?
– У вашего величества есть супруга, и ваше величество, несомненно, одарит нас наследником.
– Ну а если нет?
– Об этом, сир, нет необходимости думать в ближайшие тридцать или сорок лет.
Король недобро рассмеялся:
– Мои братья умерли молодыми.
– Они были лишены хорошего… здоровья вашего величества.
– Но если у меня нет сына, зато у меня есть брат, да?
– Конечно, сир. Это месье Алансон – теперь месье Анжу, – у которого, в свою очередь, могут быть сыновья.
– А если напрячь воображение, брат?
– Для этого мне надо приложить усилия. Воображение – это не то, чему меня учили мои наставники.
– Если у меня не будет сына, если его не будет у Анжу, ты прекрасно знаешь, кто взойдет на французский престол.
«Это ловушка?» – подумал Генрих. Он расслабленно улыбнулся, но все его чувства были напряжены.
– Ну? – спросил король.
– Я могу лишь сказать, что это будет большой трагедией для страны, сир.
– Г-м. Давай без околичностей, брат. Я говорю: избавь себя от соперника и, если ты не настолько заинтересован в обладании женщиной, подумай о троне.
– Ваше величество предлагает мне стать убийцей моего брата?
– Ты слишком откровенен в своих речах, Наваррский. Ты достаточно долго при дворе, чтобы научиться изъясняться более тонко. Если Анжу однажды ночью погибнет, я обещаю, что его семья найдет как вознаградить того, кто избавил ее от столь неудобного человека.
Генрих весь кипел. Как может это надушенное существо – полумужчина-полуженщина – думать, что имеет право приказать ему убить человека? Он делает большую ошибку, если считает, что может таким образом использовать Генриха Наваррского.
Генрих ненавидел убийства. Именно поэтому он был неважным вождем. Он не мог без отвращения смотреть, как одни люди убивают других во имя веры, которая мало чем отличалась от веры их врагов.
Убить Алансона, который был его другом, хотя и соперником? Нет, это невозможно и надо показать этому королю, что его нельзя использовать таким образом.
В этот момент Генрих вышел из роли, которую все время играл, и стал королем маленького королевства перед королем большого, но все же королем.
– Ваше величество, – холодно промолвил он. – Мне нельзя отдать приказ стать убийцей. Мое уважение к человеческой жизни говорит мне, что один человек не имеет права отнять жизнь у другого.
Темные итальянские глаза сузились. Человек, стоящий перед ним, с твердым голосом и гордо поднятой головой, был вовсе не тем юным Генрихом Наваррским, который проводил время в преследовании женщин и, казалось, счастлив тем, что забыл о своем королевстве, которое не посещал уже несколько лет.
47 
