53 
Екатерине теперь уже исполнилось семнадцать. Мать привезла ее в Париж, когда прибыла туда для подготовки свадьбы сына с Марго летом 1572 года. Екатерину тоже, как и Генриха, вынудили принять католичество и отказаться от гугенотской веры, которую она исповедовала.
Как-то к Генриху в замок Нерак приехал верный Агриппа д'Обинье и попросил аудиенции.
Генрих принял его, и д'Обинье сказал:
– Принцесса Екатерина вот-вот приедет. Надо, чтобы у нее был собственный двор с приближенными.
Генрих кивнул в знак согласия:
– Несомненно, ей это будет необходимо.
– Тогда надо все устроить до ее прибытия. Мы должны помнить, что ее совсем юной увезли к этим дьяволам. Живи она в Нераке или По, как желала ее добродетельная мать, то не подверглась бы никакому дурному влиянию.
– Они из нас обоих сделали католиков, – усмехнулся Генрих. – Ты полагаешь, мой добрый друг, что из нашей маленькой нехорошей католички надо сделать маленькую хорошую гугенотку?
Недовольное выражение лица д'Обинье позабавило Генриха, который любил дразнить слишком серьезных людей.
– Полагаю, принцесса не подвергалась слишком большим испытаниям в последние годы, – пробормотал Агриппа д'Обинье. – Но слуг и друзей для нее надо выбирать с большой осторожностью.
– А это, без сомнения, означает, что выбирать их надо тебе, мой дорогой Агриппа. Ну, кто у тебя на примете?
– Я думаю об одной даме, которая могла бы стать управляющей. Если ваше величество интересуется…
– Тебе прекрасно известно, что меня интересуют все дамы.
– Дама, о которой я говорю, уже немолода, она сама мать, серьезная, добродетельная…
– И потому идеальна для этой должности. Возьми ее, Агриппа. Ты, как всегда, прав. Дама, которую ты выбрал, наверняка подойдет больше моей сестре, чем мне.
Д'Обинье добился, что его господин снова улыбался. Он был доволен. Ему хотелось, чтобы во дворне было как можно больше серьезных дам.
Когда Екатерина приехала в Нерак, брат встретил ее радушно. Он был, как всегда, весел, шутил, а она радовалась, что вернулась домой. Екатерина чувствовала себя неуютно при французском дворе, где, как ей казалось, ее презирали за то, что она не меняла одного за другим любовников, как ее невестка, законодательница мод и первая красавица Марго.
Здесь, в Нераке, она будет чувствовать себя спокойно.
Екатерина слезла с лошади, обнялась с Генрихом, потом подняла глаза на замок, и глаза ее при воспоминании о матери наполнились слезами. Генрих взял ее за руку, ему были понятны чувства сестры, хотя сам он, несмотря на доброе сердце, не был склонен к такой глубине переживаний и ностальгии по прошлому. Ему хотелось видеть Екатерину улыбающейся, а не плачущей.
– Добро пожаловать домой, сестричка, – произнес он. – Мы зададим пир в твою честь. Хочу тебя заверить: мы исполнены решимости сделать все, чтобы ты была рада возвращению домой.
– Полагаю, ваше высочество, вы не забыли то, чему вас учила ваша мать, – вступил в разговор Агриппа д'Обинье.
Генрих рассмеялся:
– О, мой старый друг обеспокоен тем, чтобы сделать из тебя гугенотку. Ты серьезно к этому относишься?
– В глубине души я всегда оставалась гугеноткой, – призналась Екатерина. – Именно этого и хотела наша мать.
– Для д'Обинье это большая радость… и для меня, – пробормотал Генрих и поцеловал ее руку. – Для него – потому что ты ввернулась в нашу веру, для меня – потому что вернулась домой.
Он настоял на том, чтобы проводить сестру в ее покои, постоял рядом с ней у окна, глядя вниз на реку Баизу, на которую оба так часто смотрели в детстве. Агриппа д'Обинье с гордостью представил принцессе мадам де Тиньонвилль, обаятельную и серьезную женщину. Он радовался, что нашел для нее такую гувернантку.
Принцесса поздоровалась с мадам де Тиньонвилль, и они начали беседовать в манере, которая, по мнению Агриппы д'Обинье, вполне подходила для разговора гувернантки с ее подопечной.
Неожиданно дверь в покои открылась, и вошла девушка. Она была немного моложе принцессы и такая очаровательная, что, казалось, при ее появлении в помещении вдруг стало светлее.
Увидев множество людей, девушка смутилась.
– Но, мадам… – начала она.
Мадам де Тиньонвилль грациозным жестом подняла руку, и девушка замолчала, оставшись стоять там, где была; ее темные волосы ниспадали на плечи, а щеки покрыл румянец, что придало ей еще больше очарования.
– Ваше величество, – мадам де Тиньонвилль повернулась к королю, – прошу у вас прощения.
53 
