Они продолжали тепло беседовать, когда дверь в ее спальню распахнулась и ворвался Линьерак.
Он увидел молодого человека, в котором узнал сына аптекаря, ведущего душевную беседу с королевой, и решил, что нашел решение беспокоившей его проблемы. Линьерак поклялся отомстить смертью за смерть брата и в этот момент решил, что именно этот юноша повинен в его отравлении.
Он стремительно выхватил из ножен шпагу, бросился к кровати с криком:
– Убийца! Сейчас ты умрешь!
Юноша обернулся, но был тут же поражен ударом клинка в самое сердце.
Марго тревожно вскрикнула, но ее кровать тут же обагрилась невинной кровью.
Эта трагедия оказала на всех обитателей крепости Карла охлаждающее действие. Линьерак понял, что действовал опрометчиво, так как никаких доказательств вины сына аптекаря в убийстве его брата не было. Однако Марго, подозревая в этом д'Обиака, не хотела расследования, потому что обвинение Линьерака в убийстве невинного юноши могло привести к разбирательству. Было бы лучше, если бы считалось, что Линьерак действительно отомстил и правосудие восторжествовало.
Таким образом, Линьерак, д'Обиак и Марго хотели, чтобы дело закрылось.
Но потерявший сына аптекарь был неутешен. Он говорил, что его сын невиновен, и, хотя слово фармацевта мало что значило, у него были верные друзья, которым он изливал свои обиды. Аптекарь считал, что Марсе убили из ревности. У королевы три любовника. Один – Линьерак, но он брата убить не мог. Оставался другой. И многие вместе с ним думали, что убийца Марсе – д'Обиак.
За всем происходящим с большим интересом наблюдал Шуазинен, новый секретарь королевы. Чувственному мужчине трудно было находиться рядом с Марго и не возжелать ее, а репутация королевы его лишь подогревала. И кто бы при этом не сказал себе: «Раз другим можно, то почему бы и мне не стать ее любовником?»
Шуазинен попытался привлечь к себе внимание Марго. Он как бы невзначай касался ее руки, когда передавал письмо, вставал совсем близко, когда она его читала; но Марго не подавала вида, что как-то это замечает. К несчастью, Шуазинен не был красавцем.
«Однако, – думал он, – любовник из меня получился бы не хуже д'Обиака».
И тут его посетила идея, как привлечь внимание королевы.
Она была женщиной очень чувственной. А если он откроет, что по натуре такой же, то королева может стать к нему более благосклонной. Шуазинен понял, что ему надо делать, – написать трактат, поскольку что-что, а писать он умел хорошо. Он опишет, как любовники доставляют друг другу радость, изложит это в деталях, и такое немного порнографическое эссе разбудит в королеве желание близости с мужчиной, автором этого произведения.
Шуазинен взялся за дело. Когда сочинение было готово, перевязал его лентой и передал ей вместе с запиской, в которой написал, что поскольку королеве симпатичны научные изыскания, то, возможно, этот трактат ее развлечет и ее благосклонность распространится на его автора.
Но Шуазинен не знал королевы Наварры. Какой бы чувственной она ни была, любовь к ней всегда должна была иметь оттенок романтизма. Марго с отвращением прочитала несколько страниц сочинения, а когда увидела, что его автор – ее секретарь, пришла в ярость и послала за д'Обиаком.
– Взгляни, что прислал мне этот грязный безнравственный грубиян! – воскликнула она.
Д'Обиак вспыхнул от негодования.
– Позволит ли ваше величество с ним рассчитаться? – спросил он.
Марго позволила. Несколько дворян из ее окружения выпороли Шуазинена, его отстранили от должности, приказали немедленно покинуть Карла.
Шуазинен, страдая от побоев и обиды, объявил, что отомстит королеве Наварры.
Отъехав на несколько миль от Карла, он послал ей записку, в которой говорилось, что она еще пожалеет о том, как с ним обошлась, он исполнен решимости ее погубить. Личный секретарь слишком много знает о тайнах королевы, чтобы от него можно было так просто избавиться. Он захватил с собой ее тайную переписку с Генрихом де Гизом и теперь держит путь ко двору, где намеревается положить эти письма перед королем Франции, чтобы тот узнал о коварстве своей сестры.
А король ненавидел де Гиза сильнее, чем кого-либо во Франции. Гиз командовал одной из его армий в Войне трех Генрихов, но короля больше радовали известия о победах Наваррского, чем Гиза. Насчет него Генрих III не питал никаких иллюзий. Гиз сражался не за Францию, и даже не за католичество, а за самого себя.