59 
— Моя любовь неугасима.
— Друг мой, в любви нужна взаимность. И ты прекрасно это знаешь.
Граф поглядел на Марго, сжав кулаки, и ей показалось, что он хочет ее убить. Когда де Тюренн разжал кулаки, она ощутила странное разочарование.
— Если ты покинешь меня, — сказал он, — я повешусь.
Марго отвернулась, а когда вновь повернула голову, графа в спальне не было.
Ей представился безжизненный де Тюренн в петле из-за любви к ней!
В передней, примыкающей к спальне Марго, находилась одна из ее фрейлин, мадемуазель де Ребур. Убирая одежду госпожи, она слышала разговор Тюренна и королевы.
Мадемуазель де Ребур не видела в подслушивании ничего дурного. И даже преуспела в этом занятии. Она ненавидела Марго и мечтала от нее уйти; вместе с тем ей не хотелось возвращаться к французскому двору. После отъезда Дайеллы король слегка грустил, но глаза его все так же блуждали по женщинам двора, и мадемуазель казалось, что останавливаются на ней.
А почему бы нет? Правда, она не красавица, здоровье у нее слабое; но болезнь придает ей хрупкость, способную напомнить королю нежную гречанку. Может, потому взгляд его и задерживается на ней в последнее время? Мадемуазель де Ребур волновалась.
Послышался громкий страдальческий голос де Тюренна. Марго сказала, что не любит его, и бедный влюбленный дурак угрожал повеситься.
Королю бы это не понравилось. Он ненавидит насилие; к тому же Тюренн один из лучших маршалов Франции, перешедших в протестантство, а их не так уж много, боровшихся на его стороне, чтобы король мог позволить себе лишиться одного.
Тюренна надо остановить! Что если пойти к королю…
Она много дней искала способ привлечь к себе его внимание.
Король поднял де Ребур с колен — попросив личной аудиенции, она повалилась перед ним ниц.
— Мне очень жаль видеть тебя в таком горе, — сказал ей Генрих. — Дорогая моя, ты должна рассказать мне о своей беде.
— Сир, я очень боюсь…
— Не бойся. — Он взял ее за руку и подвел к нише, где стояла кушетка. — Сядь и расскажи, что тебя тревожит.
— Это слишком бесцеремонно с моей стороны, сир…
Они сели, и Генрих обнял ее; его ладонь небрежно легла ей на грудь.
— Прекрасным дамам не нужно бояться меня, — беззаботно сказал он. — Ты разве не знаешь, что я всегда готов проявить к ним снисходительность?
— Сир… — девушка вздрогнула, и Генрих обнял ее крепче. Она уткнулась лицом в его камзол. — Сегодня я слышала, как один человек грозился покончить с собой.
Генрих погладил ее по волосам; волосы у нее были красивые; такие же мягкие, как у Дайеллы. Он подумал: «В темноте я мог бы решить, что Дайелла вернулась ко мне».
— Те, кто хочет покончить с собой, не грозятся, моя дорогая. Они действуют. Кто этот человек?
— Граф де Тюренн, сир.
Беззаботность Генриха как рукой сняло.
— Тюренн! Не может быть. Он шутил.
— Не думаю, сир, и, зная, как вы дорожите им, я сочла своим долгом прийти к вам.
— Как ты это услышала?
— Я фрейлина королевы, сир.
— А, да.
— Она… но я не могу вам сказать. Не смею.
— Дитя мое, не бойся выдать мне то, о чем я знаю. Сказать? Королева дала своему любовнику отставку, и он угрожал повеситься, если она не вернет его.
Мадемуазель де Ребур уставилась на короля, чуть приоткрыв губы. Бледные, они не были чувственными, но все же казались манящими.
Генрих поцеловал их. Как и Дайелла, Ребур не возражала. Как и Дайелла, она была очень рада, что ее целует король.
Генрих вошел в спальню жены. Отослал ее служанок. Отбросил одеяло и поглядел на тело, белизну которого оттеняли черные атласные простыни. До чего это в духе Марго — понять воздействие такого контраста! Сколько подражательниц найдется у нее при дворе.
Она злобно посмотрела на него.
— Чем обязана столь внезапному интересу?
— Разве муж не должен навещать жену время от времени?
— Нет, если предается утехам в другом месте.
— Я пришел поговорить о Тюренне.
Марго приподнялась на локте и насмешливо поглядела на Генриха.
— Ты только узнал, что мы с Тюренном были друзьями?
— Я знаю почти обо всем, что происходит в моем королевстве. И, разумеется, знал, что вы были любовниками. Это все знают. Даже твой брат, король Франции, написал мне о ваших отношениях.
— Змея! Это совершенно в его духе.
Генрих пожал плечами.
59 
