Особенно,... 
92 
— Давай оденемся и пойдем погулять, — предложила она вдруг. — Вместе. Как обычно делают… после этого.
— Здесь небезопасно, — возразил он. — Не тот это город. Все следят за всеми. А нефть, как ты сама говоришь, дело деликатное.
— Нефть, — повторила она, отводя глаза.
— Одно дело встретиться на коктейле, Анна, однако…
— Я хочу, чтобы ты звал меня Андреа, — перебила она.
— Андреа?
— Не спрашивай. Называй меня так.
Фосс поднялся, выглянул из окна, осмотрел площадь и — насколько хватало взгляда — Сады. Снова уселся на диван и шепнул ей с поцелуем:
— Мне было любопытно, как ты собьешь со следа Уоллиса.
— Ты знал, — сказала она и на этот раз не отвела взгляда.
— Я видел, как ты входила в Базилику.
— В любой церкви найдется несколько выходов, — пояснила она. — И давно ты знаешь?
— Графиня докладывает Волтерсу, — ответил он, сожалея, что и сюда, в их комнату, проникла шпионская работа. Словно завелся грохочущий механизм и уничтожил тишину. — И другие тоже тебя видели.
— Недолго же я продержалась.
— В Лиссабоне все про всех знают, — сказал он и тут же добавил, словно эта мысль только что пришла ему в голову: — Надо продержаться, выжить, уже недалеко до конца.
И забыть хоть на время о Бичеме Лазарде, который летит в Дакар, о другом самолете, который покажется в небе над Дрезденом, когда листья начнут желтеть и багроветь.
— Уже темно, — настаивала Анна. — Пойдем прогуляемся. Ты будешь держать меня под руку. Я кое-что покажу тебе.
— Вместе нам выходить нельзя, — сказал он. И объяснил, как добраться до маленькой церкви в Байру-Алту.
Весь день и начало вечера Оливье Меснель провел на полу своей комнаты. Комната дышала жаром, как доменная печь, а тонкий матрац на кровати был набит какой-то гадостью, вроде костяной муки, так что в любом случае комфортнее было на полу, на протертом коврике. Все равно уснуть он не мог, взвихренные мысли не давали покоя, допрашивали его, словно притаившийся во тьме жестокий инквизитор: с какой стати русские выбрали для этого задания именно его? Как могли подумать, что он, Оливье Меснель, способен сделать это?
Его желудок, давно пережженный кислотой, превратился в истонченную, бесполезную требуху. О пищеварении Меснель забыл, как забыл изученное в школе на уроках биологии. Твердого стула у него не было с незапамятных времен, и каждое испражнение давалось с такой болью, что он невольно проверял содержимое унитаза: не исторг ли он заодно и кишки. Он превратился в скелет, но скелет, наделенный разумом, и разум продолжал скрестись, зудеть как ночной комар над ухом.
Наконец Меснель поднялся на тонкие дрожащие ноги, нелепые в узких штанинах кальсон, впалая грудь вздымалась под превратившейся в тряпку майкой. Он натянул штаны — седалище все еще влажное после утренней прогулки на Руа-да-Аррабида. Оливье надел рубашку и пиджак, повязал темный галстук, промокнул вспотевшие усы. Присел на край кровати, или дыбы, болезненно ощущая, как трутся друг о друга кости таза. Револьвер, полученный нынче утром от местных коммунистов, лежал под подушкой. Меснель достал оружие, припомнил, как оно функционирует, проверил барабан. Четыре пули. Должно хватить.
— Русские, — произнес он вслух, вновь включилась магнитофонная запись его мыслей. — Почему русские поручили убийство мне! Я — интеллигентный человек. Занимаюсь литературой. И вот, пожалуйста, должен стрелять в людей.
В девять тридцать вечера он очнулся весь в поту на окраине города. Страх полностью овладел им, ноги мучительно заплетались, покуда он не свалился, и теперь его костюм был покрыт пылью, левая рука пониже локтя онемела, и рукоять револьвера болезненно впечаталась в ребра.
По приказу Фосса Руй и его напарник неотступно следили за Меснелем, один шел впереди, другой сзади, за столько месяцев слежки оба изучили повадки Меснеля, и им было скучно. Они знали, куда направляется француз. Вечер выдался на редкость жаркий, и пребывание на улице не доставляло им ни малейшего удовольствия, как и слежка за французом. Добравшись до холмов Монсанту, они предоставили Меснелю идти дальше без сопровождения — пусть, как обычно, потешится с цыганскими мальчишками в одной из пещер, — а сами разлеглись на сухой траве и принялись беседовать насчет курева, которым ни один из них не сумел разжиться.
Меснель огляделся в поисках двух теней, как всегда оглядывался, направляясь на условленную встречу. Убедившись, что они отстали, он повернулся спиной к пещерам и начал с трудом взбираться на Алту-да-Серафина, высокую обзорную точку к западу от Лиссабона. Измученный подъемом, он присел на выступ скалы и, разинув рот, уставился на окружавший город нимб: темные громады домов были подсвечены окнами и фонарями. Далекая галактика. Утирая струившийся по подбородку пот, Меснель мечтал оказаться совсем в другом месте. В Париже. Еще несколько месяцев, и Париж освободят. Может быть, даже несколько недель. Он бы дожил, дотянул под оккупацией, но русским потребовалось, чтобы он сделал это. Ради партии.
92 
