147 
– Мы знали, конечно, доктор, что госпоже стало гораздо хуже, – сказала миссис Керквелл.
Он кивнул.
– Я загляну завтра утром. Дайте ей поспать. Это лучшее для нее лекарство.
Миссис Керквелл проводила доктора до двери и, вернувшись, сказала:
– Было глупостью с ее стороны выходить из дому. Мне бы надо было сказать ей то, что я уже говорила ей раз двадцать.
– Ну что же, миссис Керквелл, мне оставаться здесь не имеет смысла. Но я хотела бы взглянуть на нее, прежде чем уйду.
– Только в щелку. Не разбудите ее.
Я поднялась наверх, по-прежнему сжимая в руках пухлый пакет. Посмотрела на Зиллу. Она все так же лежала среди подушек. Наверно, так ей легче дышать, подумалось мне. Она не шевелилась, тонкие белые руки недвижно лежали поверх одеяла.
Зилла крепко спала.
Больше поговорить с ней я так и не смогла. Зилла умерла спустя три дня.
Я была очень опечалена тем, что никогда больше не увижу ее, никогда больше не поговорю с ней.
В день ее кончины я зашла, как обычно, утром.
В другие дни перед смертью я тоже заходила, но Зилла либо лежала без сил, либо пребывала в полудреме.
Меня не удивило, когда, подходя к дому, я увидела закрытые ставни.
Передо мной была обитель скорби и печали.
Я вскрыла конверт и прочла следующее:
«Моя дорогая Девина!
Я собираюсь поведать тебе обо всем, что было. Я обещаю, в согласии с известной формулой, говорить тебе правду, всю правду и только правду. И собираюсь открыть тебе ее по-своему, поскольку мне важно, чтобы ты поняла, как все случилось, и не теряю надежды на то, что ты не будешь судить меня чересчур строго.
Представь себе девушку, у которой почти ничего нет. Не хочу вдаваться в подробности своего происхождения, но они отталкивающи. Я была грустным, забитым ребенком. У меня была мать, я ее единственное дитя. Мой отец, кажется, всегда был пьян. Я не могу вспомнить его в другом состоянии. Каждый заработанный пенни он оставлял в забегаловке. Жить означало бороться за существование. В доме не всегда хватало еды. Мать умерла, когда мне исполнилось четырнадцать лет. После этого я убежала из дома.
Не хочу утомлять тебя пересказом событий своей жизни, но в конце концов я оказалась в грязноватых меблированных комнатах, сдававшихся в доме возле Тотенхэм Карт-роуд. Единственным моим достоянием были рыжие волосы и внешность, благодаря которой меня замечали окружающие. К этому времени я уже поняла, что именно этим я могу воспользоваться для собственного блага, и, как только подвернулся случай, – воспользовалась.
В этой гостинице я заинтересовала одного мелкого театрального агента и получила через него одну или две незначительных роли. Актрисой я оказалась не слишком талантливой. Успехом пользовалась только моя внешность.
Этот период моей жизни не заслуживает внимания, поэтому я его опущу. Наконец, я попала в ансамбль «Веселых рыжеголовых» и начала выступать с ним в мюзик-холлах.
С этим ансамблем я и попала в Эдинбург. Здесь-то все и началось. Мужчины приходили в театр, чтобы поглазеть на девушек. Они караулили нас возле двери на сцену. Ты можешь себе представить, как это бывает, и однажды пожаловал Хэмиш Воспер.
Я знаю, как он тебе неприятен. Ты всегда к нему плохо относилась. Но в нем было нечто, привлекавшее определенных женщин. Он был самонадеян, себялюбив, но в нем чувствовалась мужская сила. Он считал себя неотразимым для женщин и каким-то образом умел убедить их в этом; на какое-то время и я подпала под его обаяние. Он приходил в театр каждый вечер, а после представления мы проводили время вместе.
Он рассказал мне о своем хозяине – джентльмене строгих правил и очень религиозном, но при всем том склонном позволять себе время от времени некоторые вольности. Хэмиш утверждал, что держит хозяина в узде, поскольку знает, на что тот способен. У него больная жена, говорил Хэмиш, и уже не один год между хозяином и ею ничего нет, а это для него невыносимо. Поэтому он и позволяет себе шалости. Хозяину было известно, что Хэмиш все знает, поэтому он доверил ему роль сводника, а взамен закрывал глаза на все проделки своего кучера.
Это меня заинтриговало… и однажды вечером Хэмиш представил меня твоему отцу.
Тот пригласил меня отужинать, и мы сразу понравились друг другу. Твой отец был любезным господином, я таких не часто встречала на своем пути. И могу сказать, он очень увлекся мною, что не осталось без ответа с моей стороны, вскоре мы начали останавливаться в отелях. Риск был велик из-за его высокого положения. Мне казалось, наша связь не протянется долго, но он все сильнее влюблялся в меня, проявляя несколько старомодную сентиментальность.
147 
