159 
Он замолчал. Каменев не стал донимать его вопросами. Теперь он понимал, что дискета наверняка существовала, но кто стоял за Либерманом? Папа-банкир, который имеет непосредственный выход на силовые структуры, финансируя программу борьбы с оргпреступностью?..
— Сергей Митрофанович, как вы себя чувствуете?
— Я? — удивился Юдин. — Нормально. А что?
Каменев еще и сам не знал, «что», но стал рассуждать вслух, руководствуясь простой логикой:
— Допустим, Кореневу удалось что-то узнать, когда он работал в этой мафиозной структуре под личиной риэлторской фирмы. Его загнали в тупик, с помощью или без помощи молодой жены… возможно, сделали сообщником, а возможно, он знал, на что идет… А потом, когда отступать было некуда, дал свое согласие на сотрудничество и воспользовался предложением скрыться, сменить фамилию… Так?.. Тот факт, что он не звонил и не объявлялся до шестнадцатого апреля, говорит, что он был под чьим-то постоянным наблюдением. Или находился в закрытой зоне. Стал бы человек, вырвавшись из-под контроля — я не знаю, побег это был или какая-то проверка, а может, своего рода увольнительная… — так вот, стал бы он поселяться в гостинице, да еще под той фамилией, под которой «опекуны» его знали? Даже на два дня?..
— Допустим. Зачем же он сказал, что поселился под фамилией Киреев?
— А разве он так сказал?
Юдин задумался.
— Он сказал: «Найдешь частную гостиницу «Норд». Моя фамилия Киреев». И повторил по слогам. А что?
— Но ведь он не сказал, что поселился там?
— То есть, вы хотите сказать, что он что-то через кого-то передал? Передал через человека, который остановился в гостинице «Норд»?.. Но ведь Ариничев спрашивал Киреева!
— Ариничев, Сергей Митрофанович, Ариничев, — вздохнул Каменев. И поглядел на часы: — А Юрий Васильевич велел передать ЭТО Юдину, а не Ариничеву! И, не исключено, предупредил: никому, кроме Юдина! Он знал, что вы непременно прилетите. Но не мог знать, что вы после операции.
Юдин заволновался, встал и растерянно развел руками:
— Очень может быть, но… но что же теперь делать?
Каменев полистал записную книжку Ариничева и вдруг решительно произнес:
— Лететь в Поморск!
ГЛАВА 38
Фрол проспал до полудня. Ничего ему в эту ночь не снилось, он словно провалился в черную бездну, и мозг взял реванш за все сутки недосыпания. Разбудила его Валентина — пригласила к себе на обед. Затем позвонил Хижняк, справился, собирается ли он на работу. Вопрос показался Фролу неожиданным, он и думать забыл о том, что есть работа, и даже обрадовался возможности пойти в редакцию и получить какое-нибудь задание.
И все-таки — нет, сегодня на работу он не собирался. Надев черные брюки от своего свадебного костюма (вскоре после свадьбы он поправился, а теперь брюки оказались ему в самую пору), застиранную джинсовую курточку на белую рубаху, Фрол отыскал в кухонном шкафу сумку из кожзаменителя, пересчитал деньги, коих оказалось всего сорок пять рублей, и с легким сердцем отправился в центр города.
Погода стояла солнечная, через квартал курточку пришлось снять. За весь путь до метро «Сокол» Фрол оглянулся лишь единожды, совершенно случайно вспомнив, как за ним следили тогда, в апреле, еще до «посадки». Оглянулся, никого не обнаружил и, улыбнувшись глупым своим подозрениям («Был бы кому нужен, меня бы давно достали!»), поехал на Главпочтамт.
…Вели его четыре автомобиля. Семь человек с оружием, рациями, видео- и аудиозаписывающей аппаратурой, часто сменяя друг друга, шли по пятам, сообщая о маршруте передвижения, действиях, подозрительных личностях, приближавшихся к нему в электропоезде, на эскалаторе, на улицах, в троллейбусе:
— Второй, он купил сигареты в киоске…
— Валет, скажи Шкету, чтобы не маячил!..
— Третий, он направляется на Главпочту…
— Гюрза, он твою «девятку» знает, остановись в Харитоньевском!..
— Третий, красная «девятка» промелькнула… Смотри, за ним идет тип в коже!..
— Вижу. Прошел мимо.
— Объект идет в Главпочтамт! Третий, следуй за ним!..
Фрол вошел в просторный зал почтамта, чувствуя, как тревожно бьется сердце и подкашиваются ноги. Если по каким-то причинам бандероли не окажется, он умрет, потому что успел уже связать не только реабилитацию, но и все свое будущее с этой пленкой, независимо от того, удастся получить за фотоснимки солидный выкуп или напечатать их в центральных газетах. Заголовки виднелись ему во всех витринах, слышались в мальчишеских голосах разносчиков: «Русский фашизм в действии!», «Фоторепортер Фрол Неледин становится очевидцем зверской расправы над человеком!», «Охота на человека!», «Репортера Неледина, ставшего свидетелем убийства, бросают в тюрьму!». Деньги или слава, а скорее всего, то и другое — две стороны одной медали. Побои, унизительные допросы, смрад тюремной камеры Фрол уже перенес. Если есть на свете справедливость, на смену этой, самой черной в его жизни полосе должна прийти другая — светлая, резкая, контрастная, по всем законам фотографии.
159 
