Последние отзывы

  22  

Пока он орудует вилкой и ложкой, пытаясь подцепить спагетти, я разглядываю его руки. Отметив, какие они ухоженные, вспоминаю слова Хеорхины о маникюре. Вообще руки у него коротковаты, пальцы смуглые и довольно пухлые.

— Когда Кармен исполнилось восемнадцать и страна сотрясалась в конвульсиях, отец сказал ей: «Проще быть американкой, чем чилийкой, believe me^[19] ; во всяком случае, надежнее». Она это учла, а вообще воспринимала американское общество как нечто огромное и бесформенное, способное вместить все на свете, склонное к разнообразию в самых невероятных формах. Это ее привлекало. В Чили ведь все друг друга знают, думаю, потому она и решила не быть чилийкой.

Я улыбаюсь в знак согласия. Какой воспитанной я стараюсь выглядеть рядом с ним, какая у меня прямая спина! Прав писатель Робледо Санчес: когда он так сидит, никто и не заподозрит, что в нем всего метр шестьдесят пять.

— Как-то раз одна сальвадорка в беседе с нами назвала Чили невеселенькой страной. Очень, я бы сказал, по-центральноамерикански. Кармен это выражение понравилось, и она взяла его на вооружение. А недавно обмолвилась, что Чили уже не вызывает у нее ни любви, ни ненависти, только скуку, и я понял — больше об этой стране она не напишет.

— Когда вы с ней познакомились, вернее, когда снова встретились, вы еще были женаты?

Он смотрит на меня укоризненно, но тут же спохватывается, поняв, что взглядами меня не проймешь.

— Когда мы с Кармен познакомились, она спросила: «Ты женат, как и все?» Да, я был женат, как и все… Вы ведь это хотели узнать?

Я смущенно улыбаюсь, но не отступаю.

— Брак был счастливый?

— Скорее, спокойный.

Когда мы уже насладились tiramisu^[20] на десерт и я поблагодарила судьбу за этот ужин (сегодня уж точно не придется разогревать остатки мяса), Томас вынул из кожаного портфеля книгу и протянул мне. Испанское издание, сборник интервью. Не могу похвастаться особой искушенностью в этой области, но престижный литературный журнал я сразу узнала.

— Вот, принес почитать в самолете… если, конечно, вы сочтете это нужным. Интервью, на мой взгляд, довольно бесстыдное, но лучшее из всех, что она давала, и самое длинное. По крайней мере, не грешит обычными перекосами в ту или иную сторону. Вы, кстати, спите в самолете?

— Почти никогда не сплю.

— Кармен могла спать где угодно… не как все люди. Знаете, когда в первую ночь я увидел, как она спит, то подумал, что в ней есть что-то дикое, первобытное. Ее день начинался не тогда, когда нужно вставать, как у нас с вами, а когда истекали необходимые ей часы сна; можно сказать, вся ее жизнь определялась тем, сколько она спала. Если восемь часов, то все в порядке, об этом во всеуслышание заявляли ее кожа, ясный взгляд, мягкие волосы, прямые плечи. Час недосыпа, я уж не говорю два или три, — и день загублен, она ходила мрачнее тучи. Мне достаточно четырех-пяти часов, вот почему я так часто видел ее спящей и каждый раз вспоминал впечатление первой ночи: она спит, как животное, сказал я себе тогда, и действительно, сон у нее был крепкий, глубокий, невозмутимо архаичный. Сон — словно сколок с самой смерти.

Интервью состоялось в отеле «Палас» в Мадриде зимой 1997 года. Оно было назначено на пять часов; К.Л .Авила появилась в холле с опозданием на десять минут в сопровождении своего испанского издателя. По ее собственному признанию, они ходили к Лусио есть глазунью — одна из ее мадридских слабостей. Она в длинном черном пальто с красным шарфом, удлиняющим шею, щеки порозовели от вечернего холода, прическа растрепана. У нее плотная фигура, каштановые волосы, лицо угловатое, как на обложках ее книг.

Когда мы расположились в креслах в приготовленной для нее гостиной, она несколько встревоженно спросила, будет ли фотограф: «Наверное, мне следует причесаться?» Успокоившись, попросила принести кофе, достала из сумки пачку сигарет и за время нашей долгой беседы почти всю ее выкурила. Пару раз нас прерывала ее секретарь, и К.Л.Авила воспринимала это с досадой, как что-то неуместное. Ее темные глаза почти все время блестели и словно подзуживали: ну же, пользуйся моментом, я сегодня в особом расположении духа, я готова быть откровенной.

— Мы мало знаем о вашем детстве, может, поговорим о нем?

—Я родилась в маленьком городке Хенераль-Крус на юге Чили, в провинции Ньюбле. Возможно, его даже нет на карте. Мой отец, Ричард Льюис, был странствующим американцем — таких много в Соединенных Штатах, — который осел на краю света, не очень понимая зачем. Он познакомился с моей матерью, Луисой Авила, в городке Бульнес к югу от Чильяна, где она служила в продуктовой лавке, и влюбился в нее. Для городка было целым событием, что местная девушка вышла замуж за иностранца. Первые годы они провели там. Отец обрабатывал землю— клочок, принадлежавший бабушке Флоренсии, которая жила с нами, — мама растила меня. К каждому дню рождения отец делал мне деревянную игрушку. Они были очень красивые, эти игрушки, и я их берегла, потому что других не было. В один прекрасный день оседлая жизнь отцу надоела, и он решил продолжить свои странствия по миру, теперь уже вместе с женой. Они уехали, сменили много разных мест, добрались до Азии и, наконец, поселились в Индии, а я осталась с бабушкой.

  22