– Я сам понимаю, что это звучит странно.
– Не так уж и странно, – сказал Джузеппе. – Я приму это во внимание, когда вечером буду вгрызаться в эти папки.
Стефан пошел в гостиницу. С улицы он увидел, что в номере Вероники Молин темно. Девушка за стойкой склонилась над новым компьютером.
– Ты долго еще здесь пробудешь?
– До среды, если можно, – сказал он.
– На конец недели уже все заказано.
– Испытатели?
– Ориентировщики из Латвии. У них здесь будет спортивный лагерь.
Стефан взял ключ.
– А в Свеге есть кегельбан? – спросил он.
– Нет, – удивленно сказала она.
– Я просто поинтересовался.
Он поднялся в номер и лег на кровать. Смерть Ханны Тунберг напомнила ему что-то, но он не мог вспомнить что.
Наконец он вспомнил. Картинки памяти были очень нерезкими и все время ускользали, и ему потребовалось время, чтобы их истолковать.
Ему было пять или шесть лет. Он не помнил, где были мать и сестры – дома были только он и отец. Кажется, это было вечером. Он играл на полу с машинкой, за красным диваном в гостиной. Машинка была деревянная, желто-голубая, с красной полосой на борту. Он внимательно смотрел на невидимую дорогу, прочерченную им мысленно на ковре, но невольно прислушивался к шороху газеты. Совершенно обычный звук, но не такой уж безопасный. Отец иногда просто приходил в бешенство, читая газеты, мог разорвать газетный лист в клочки. «Эти чертовы социалисты», – восклицал он. И рвал газету. Как листья на дереве – шелестят, словно газета, а потом штормовой ветер срывает их с дерева. Он вел свою деревянную машину по дороге, петляющей у подножия крутой горы. С другой стороны – крутой обрыв. Дорога была опасной. Он знал, что отец сидит в темно-зеленом кресле у камина. Сейчас он опустит газету и спросит, чем Стефан занимается. Без ласки, без интереса – просто проконтролировать, что все в порядке.
Но вдруг шорох прекратился, послышался стон и глухой удар. Машинка остановилась – лопнула задняя шина. Он осторожно выкарабкался из кабины – машина могла в любой момент сорваться в пропасть.
Он встал и посмотрел за диван. Отец лежал на полу. Газета по-прежнему была у него в руке. И он стонал. Стефан осторожно подошел к отцу. Для безопасности, чтобы не быть совсем беззащитным, он взял с собой машину – в случае чего можно удрать. Отец смотрел на него испуганно, он пытался что-то сказать. Губы у него были совершенно синие. «Я не хочу умирать так, – разобрал Стефан, – я хочу умереть стоя, как мужчина». Вдруг картинка погасла. Он уже не был участником, он был вне происходящего. Что было дальше? Он помнил свой страх, машину в руке, синие губы отца… Потом вбежала мать. Сестры, наверное, тоже – но сестер он не запомнил. Там были только отец, мать и он. И машинка с красной полосой на борту. Он даже помнил марку – «Брио». Игрушечный автомобиль «Врио». «Врио» выпускало еще замечательные игрушечные поезда, гораздо лучше, чем машины, но Стефану машина тоже нравилась – он получил ее в подарок от отца. Конечно, лучше бы он подарил ему поезд. Но у машины была красная стреловидная полоса на борту, и она висела на краю обрыва – вот-вот сорвется.
Мать схватила его на руки, что-то крикнула – дальше воспоминания путались. Он помнил только машину «скорой помощи», отца в больничной кровати, губы уже не такие синие. Слова, какие-то слова, их, наверное, часто повторяли, иначе они бы не застряли в памяти. Динамическое нарушение мозгового кровообращения.
Но что он помнил совершенно ясно, так это слова отца: «Я не хочу умирать так, я хочу умереть стоя, как мужчина».
Как солдат в гитлеровской армии, подумал Стефан. Маршируя во имя Четвертого рейха, в надежде, что он окажется не такой хрупкий, как Третий.
Он накинул куртку. Похоже, он вздремнул, вспоминая. Было уже почти девять. Он вышел – почему-то не захотелось есть в гостинице. Он вспомнил, что видел сосисочный киоск недалеко, около заправки. Он съел пару обжаренных сосисок с картофельным пюре, прислушиваясь к комментариям группы подростков по поводу подъехавшего автомобиля. Потом он пошел прогуляться, пытаясь угадать, что сейчас делает Джузеппе. Все еще сидит над своими папками? А Елена? Он вспомнил, что оставил телефон в гостинице.
Он шел по темному городку. Церковь, редкие магазины, пустые конторы, ждущие владельцев.
Подойдя к гостинице, он остановился у входа. Через стеклянную дверь было видно, как девушка-администратор прихорашивается перед уходом. Он увидел, что в окне номера Вероники Молин горит свет. Шторы были закрыты, но между ними оставалась щель. Он скользнул в тень. Девушка вышла из гостиницы и скрылась в глубине улицы. Он вспомнил почему-то, как она плакала. Проехала машина. Он встал на цыпочки под окном Вероники Молин и заглянул в щель между шторами.