Он лег поудобнее.
– Но теперь музыка кончилась, и мы можем говорить. Что вы хотели?
– Меня зовут Стефан Линдман.
– Это мне уже сообщили, – сказал Якоби нетерпеливо. – Я помню вашего отца, я составлял его завещание. Вы же об этом хотели говорить? Но неужели вы думаете, что я помню содержание какого-то завещания? За сорок лет практики я составил не меньше чем тысячу завещаний.
– Там было упомянуто пожертвование в общество «Благо Швеции».
– Что-то такое помню – хоть и не уверен.
– Выяснилось, что это общество – составная часть шведской нацистской организации.
Якоби нервно забарабанил пальцами по одеялу:
– Нацизм умер вместе с Гитлером.
– И тем не менее в Швеции немало людей, передающих средства в эту организацию. Среди них много и молодых людей.
Якоби смотрел на него, не мигая.
– Кто-то собирает марки. Или спичечные этикетки. Ничего необычного в том, что кто-то коллекционирует отброшенные политические идеалы, я не вижу. Люди всегда тратят жизнь на чепуху. Например, бесконечные и ничего не говорящие сериалы – их создатели просто-напросто презирают зрителей, считают их законченными кретинами. Люди таращатся на эти серии и умирают, не досмотрев.
– Мой отец пожертвовал деньги этой организации. Он был нацистом?
– Я знал вашего отца как патриота с развитым национальным сознанием.
– А мать?
– Я ее почти не знал. Она еще жива?
– Умерла.
Якоби раздраженно прокашлялся:
– Зачем вы вообще пришли?
– Чтобы спросить, был ли мой отец нацистом.
– И почему вы решили, что я могу ответить на этот вопрос?
– Сейчас уже не осталось почти никого, кто бы мог на него ответить.
– Я уже ответил. Но мне интересно, почему вы решили меня побеспокоить.
– Я обнаружил его имя в списках членов нацистской организации. Я не знал, что он был нацистом.
– Какие еще списки?
– Я точно не знаю. Но там больше тысячи имен. Многие уже умерли. Но члены их семей продолжают вносить деньги.
– У организации должно быть имя. Как она там называлась? «Благо Швеции»?
– По-видимому, это некое добровольное объединение, но оно явно кому-то подчиняется. Кому – не знаю.
– Где вы нашли эти списки?
– Пока секрет.
– И ваш отец был в этих списках?
– Да.
Якоби облизнул губы. Стефан решил, что он пытается улыбнуться.
– В тридцатые – сороковые годы Швеция была вполне нацистской страной. Нацизм, в частности, был очень популярен среди юристов. Не только великий Бах был немцем. Швеция всегда заимствовала свои идеалы из Германии – литературные, музыкальные, политические. Так было до конца войны. Потом время переменилось, и мы стали черпать свои идеалы в США. Но не надо думать, что, поскольку Гитлер привел свою страну к страшной катастрофе, культ белого сверхчеловека и ненависть к евреям прекратили существование. Все эти идеи по-прежнему живы в сознании поколения, которому вдолбили их еще в юности. Ваш отец принадлежал к этому поколению, а может быть, и мать. И кстати, никто не уверен, что эти теории не возродятся вновь.
Якоби замолчал – говорить ему мешала одышка. Дверь позади Стефана открылась. Анна Якоби принесла отцу стакан воды.
– Время истекло, – сказала она.
Стефан поднялся.
– Вы вполне удовлетворены ответом? – спросил Якоби.
– Пытаюсь понять, – сказал Стефан.
– Дочь сказала, что вы больны.
– У меня рак.
– Неизлечимый?
Якоби задал этот вопрос неожиданно бодрым тоном, как будто его радовала мысль, что смерть – не только удел стариков, проводящих последние дни жизни, слушая Баха.
– Надеюсь, что излечимый.
– Разумеется. Но смерть – это наша тень, мы не можем от нее избавиться. И в один прекрасный миг эта тень превращается в дикого зверя, и скрыться от него мы не можем.
– Надеюсь, что меня вылечат, – повторил Стефан.
– Если нет, предлагаю Баха. Единственное лекарство, которое помогает. Музыка Баха утешает, облегчает боли и придает мужества.
– Спасибо, запомню. Спасибо, что уделили мне время.
Якоби молча закрыл глаза. Стефан и Анна Якоби вышли из комнаты.
– Мне кажется, у него боли, – сказала дочь в прихожей. – Но он не хочет принимать болеутоляющих лекарств. Говорит, что не может слушать музыку, когда у него в голове туман.
– А чем он болен?
– Старость и отчаяние. Ничего больше.
Стефан протянул руку и попрощался.
– Надеюсь, все будет хорошо, – сказала она, – вас вылечат.