Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
51 
Он перевернулся на другой бок.
Но ему не удалось избавиться от шума. Он приближался. Казалось, что его источник находится в доме.
Он был прав. Дверь внезапно распахнулась. Кто-то вошел в комнату. Кажется, несколько человек позвали его.
Люди раздвинули полог кровати; Ларошфуко окончательно проснулся.
Он усмехнулся; он решил, что все понятно. Вот почему король посоветовал ему остаться во дворце. Карл явился со своими веселыми друзьями, чтобы поиграть в избиение. Сейчас он услышит голос короля: «Сегодня твой черед, Фуко. Не вини меня. Я советовал тебе остаться во дворце».
— Идите! — крикнул Ларошфуко. — Я готов.
Темная фигура с белым крестом на шляпе устремилась вперед; Ларошфуко почувствовал острую боль от удара кинжалом. Другие люди обступили его; он увидел блеск их оружия.
— Умри… еретик! — сказал кто-то; Ларошфуко, любимец короля, откинулся на спину и застонал; на простыне появилось алое пятно.
Резня шла полным ходом. Страх Катрин пропал. Гугеноты были застигнуты врасплох, опасаться серьезного ответного удара не следовало. Она, Катрин, как и ее семья, в безопасности; она сообщит Филиппу Испанскому самую приятную для него весть, способную подсластить горькую пилюлю — сообщение о том, что ее дочь вышла за гугенота; мрачный монарх поймет, что этот брак был вызван необходимостью и стал наживкой, нужной для того, чтобы подстроить врагам ловушку. Она сдержала свое слово; обещание, данное Альве в Байонне, было выполнено. Теперь она могла отдохнуть, наслаждаясь временной безопасностью в неспокойном мире; временная безопасность — это максимум того, на что она могла надеяться.
Ей принесли голову Колиньи; Катрин, окруженная членами Летучего Эскадрона, торжествовала, глядя на нее.
— Без своего тела адмирал выглядит совсем иначе! — заметила одна циничная молодая женщина.
— Но смерть испортила его красоту! — вмешалась другая.
— О, мой большой лосось! — возбужденно произнесла Катрин. — Поймать тебя было трудно, но теперь ты не будешь доставлять нам неприятности.
Она засмеялась, и женщины заметили, что ликование омолодило Катрин на несколько лет. Она была, как обычно, полна энергии, вспоминала тех, кто должен был умереть этой ночью, ставила мысленно очередную галочку, когда ей сообщали о смерти следующей жертвы. «О, еще одно имя можно вычеркнуть из моего списка! — говорила она. — Из моего красного списка!»
Ей приносили трофеи.
— Палец господина де Телиньи — все, что оставила нам толпа, мадам.
— Маленький кусочек месье де Ларошфуко… для одной из ваших дам, которая так восхищалась им.
Женщины цинично смеялись, обменивались шутками; кое-кто из них хорошо знал несчастных. Бурное ликование вызвало появление изувеченного тела некоего Субиза; жена этого джентльмена подала на развод из-за его мужского бессилия. Летучий Эскадрон позабавил свою госпожу глумлением над его телом.
Катрин, наблюдая за ними, громко хохотала. Это был смех облегчения.
Герцог де Гиз ехал по улицам в сопровождении шевалье Ангулемского, Монпансье и Таванна, воодушевляя возбужденных католиков на новые убийства. Они решили не оставлять в живых ни единого гугенота.
— Это желание короля! — крикнул Гиз. — Его приказ. Убейте всех еретиков. Сделайте так, чтобы через час каждая гадина была мертва.
В таких наставлениях ир было необходимости. Жажда крови овладела толпой. Как легко свести старые счеты! Кто усомнится в том, что господин X — конкурент по бизнесу — был тайным гугенотом, или в том, что слишком соблазнительная мадемуазель У, принимавшая внимание чьего-то мужа, исповедовала протестантскую веру?
Грек Рамус, знаменитый ученый и просветитель, был вытащен из кровати и подвергнут медленной смерти. «Он — еретик. Он тайно занимался колдовством!» — кричали завистливые ученые мужи, давно мечтавшие о профессорском кресле Рамуса.
Этой ночью в Париже произошло немало изнасилований. Было так просто совершить преступление, а потом убить жертву, чтобы не оставить следов злодеяния. Растерянных гугенотов, метавшихся в поисках убежища между домом адмирала и особняком Бурбонов, убивали на улицах, всаживая в несчастных пулю или шпагу. Жертвы падали одна на другую и оставались лежать на мостовой.
— Пустим им кровь, мои друзья, — кричал Таванн. — Доктора говорят, что в августе кровопускание так же полезно, как и в мае.
По улицам ходили священники с крестом в одной руке и шпагой — в другой; они спешили в те кварталы, где резня затихала, и пробуждали энтузиазм в убийцах.
51 
