Особенно,... 
55 
Но если католический мир ликовал, то в Англии и Голландии царил глубокий траур. Вилльям Молчаливый, прежде надеявшийся через Колиньи получить помощь Франции, был охвачен грустью. Он сказал, что король Франции поддался опасному влиянию и что в скором будущем его королевство ждут новые неприятности. Убийство ничего не подозревающих невинных людей, продолжил он, — дурной способ разрешения религиозных проблем.
— Это, — сказал Берли английской королеве, — величайшее преступление со дня распятия Христа.
Через несколько недель после резни король принимал в своих покоях большое число придворных; они пытались возродить былое веселье. Сделать это оказалось непросто. Мешала память; случайно упоминались имена, и люди с ужасом вспоминали, что человека уже нет в живых, а его убийца находится среди них. Кровавая резня преследовала католическую знать, точно призрак из загробного мира, который нельзя прогнать.
Люди громко разговаривали, звучал смех, по большей части искусственный; внезапно за окнами Лувра раздалось карканье, сопровождавшееся хлопаньем крыльев.
За тишиной, воцарившейся в покоях, последовал шелест. «Словно ангел смерти пронесся над Лувром», — заметил потом кто-то.
Взволнованная Катрин, не уступавшая в суеверности всем присутствующим, поспешила к окну. Выглянув наружу, она заметила летящую над дворцом стаю ворон. Она вскрикнула; все подбежали к окну посмотреть на птиц. Они кружили, каркая над дворцом, садились на него, подлетали к окнам. Долгое время они летали возле Лувра.
Хотя некоторые люди предположили, что птиц привлекли трупы, всех в этот вечер охватил страх.
Многие верили, что птицы были душами убитых ими людей, прилетевшими для того, чтобы помучить убийц и напомнить им о том, что их дни тоже сочтены, что их ждет та же участь, на какую они обрекли несчастных гугенотов.
Катрин вызвала к себе Рене и братьев Руджери и потребовала защитить ее с помощью магия от надвигающейся беды.
Король в ярости крикнул птицам:
— Летите сюда… кем бы вы ни были. Убейте нас… Сделайте с нами то, что мы сделали с теми людьми.
Мадлен и Мари Туше изо всех сил старались успокоить его.
Герцог Аленсонский, расстроенный тем, что ему ничего не сказали о готовящемся массовом убийстве и не дали принять в нем участие, мог без страха и со злорадством наблюдать за тем, как подействовало появление птиц на окружавших его людей. Марго и Наваррец смотрели на ворон со спокойной совестью. Дрожащий герцог Анжуйский подошел к матери и не отходил от нее. Генрих де Гиз сохранял спокойствие. Если птицы — это души мертвых гугенотов, то душа отца защитит его, решил герцог. Он лишь исполнил клятву отомстить за него, которую дал после смерти Франциска де Гиза.
Но сильнее всех страдал король; проснувшись ночью, он с криком побежал по дворцу:
— Что за шум на улицах? — спрашивал он. — Почему звонят колокола? Почему кричат и визжат люди? Послушайте. Послушайте. Я слышу их. Они идут, чтобы убить нас… как мы убили их.
Он упал на пол, его ноги и руки дергались, он кусал одежду и угрожал вцепиться зубами в любого, кто приблизится к нему.
— Остановите их! — кричал Карл. — Пусть колокола смолкнут. Остановите людей. Давайте положим конец кровопролитию.
К нему привели Мадлен.
— Карл, — зашептала она, — все хорошо. Все тихо. Карл… Карл… не переживай так сильно.
— Но, Мадлен, они придут за мной… Они сделают со мной то, что сделали с ними.
— Они не смогут коснуться тебя. Они мертвы, а ты — король.
— Они могут восстать из могил, Мадлен. Они приняли обличье черных птиц, чтобы мучить меня. Они сейчас на улицах, Мадлен. Послушай. Они кричат. Они вопят. Они бьют в колокола…
Она подвела его к окну и показала ему тихий спящий Париж.
— Я слышал их, — настаивал Карл. — Я слышал их.
— Это тебе приснилось, моя любовь.
— О Мадлен, я несу ответственность за все. Я сказал это на совете. Я… я все сделал.
— Нет, не ты, — сказала она. — Не ты, а они. Тебя заставили.
— Не знаю, Мадлен. Я помню… отдельные сцены. Помню звон колоколов… крики и кровь. Но я забыл, как это началось. Как все произошло? Я не знаю это.
— Ты ничего не знал, мой дорогой. Ты не делал этого. Все сделали другие.
— Она… — пробормотал Карл. — Она… мой злой гений, Мадлен. Это был мой злой гений.
Король заплакал и снова сказал, что он слышит шум на улице.
Он оставил Мадлен возле себя, у окна; Карл долго глядел на спящий город.
55 
