Особенно,... 
31 
Иаков не ответил; он был еще слишком молод и не смог удержаться, чтобы не надуть недовольно губы.
— Ну, Джемми, — сказал Карл, — будь доволен своей судьбой. Она вполне благополучна, а ведь могла быть и совсем другой… Ты не понимаешь своего счастья. Не стремись к тому, чего тебе никогда не добиться, сын мой. На этом пути можно столкнуться с бедой… С бедой и трагедией. Ну, пора нам возвращаться во дворец. Мы пройдем через мой аптекарский огород. Хочу показать тебе, как выросли мои лекарственные травы.
Они шли рука об руку. Иаков сознавал, что король выказывает ему свое расположение. Карл знал, что он поглядывает в сторону дворца в надежде, что многие увидят, как он идет вот так с королем. Увы, думал Карл, он хочет идти под руку со мной из любви не ко мне, а к моей королевской власти. Он не думает о моей отцовской любви к нему, но хочет сказать: «Смотрите, как король любит меня! Разве я не его сын? Разве у него есть законный наследник? Родит ли когда-нибудь эта женщина с кроличьими зубами сына? Он так редко бывает с ней!.. Какое чувство может пробудить подобная женщина в таком мужчине, как мой отец? Посмотрите, как он разбрасывает свое семя среди окружающих его женщин. У него много детей, но ни одного ребенка от кроличьезубой, которого он мог бы назвать своим законным сыном и наследником престола. Я — его сын. Я сильный и крепкий, и он меня очень любит. Он признает меня своим сыном, он пожаловал мне титулы барона Тиндейла, графа Донкастера и герцога Монмута. Я по положению старше всех герцогов, за исключением герцогов королевской крови. Я имею право на королевский герб — увы, с этой злополучной косой полосой, и все же это показывает, как приятно королю почтить меня титулом. Почему бы ему не сделать меня своим законным наследником, если ясно, что эта португалка никогда ему не родит?»
«О, Джемми, — думал Карл, — я бы хотел, чтобы это было возможно…»
Но, право, не переусердствовал ли он из-за своей любви в проявлении благосклонности к этому порывистому юноше, которому еще нет и двадцати и коего все ласкают и льстят ему из-за любви к нему короля?
Как часто Карл видел в нем его восхитительную мать — Люси с большими карими глазами! Люси, казалось, была идеальной возлюбленной для юноши, каким Карл был в те далекие дни изгнания. Это было до того, как он потерпел поражение у Бустера. Он любил Люси, недолго, но любил, а она обманула его. Бедная Люси! Мог ли он винить ее, если так хорошо сам знал, как легко обманывать? И от той связи остался этот красивый юноша.
Он рад, что любил Люси. Он бы давно забыл ее, ибо так много было после нее возлюбленных, но как забыть ее, если она живет в этом красивом мальчике?
Иаков унаследовал красоту своей матери и, увы, ее же ум. Бедный Джемми! Он никогда не сможет парировать остроты Рочестера, Малгрейва, Бекингема и прочих. Однако он преуспел в вольтижировке, прыжках, танцах и уже хорошо зарекомендовал себя в обращении с дамами.
Сейчас Карл счел необходимым напомнить Иакову о скромном положении его матери, чтобы он не возносился в своих мечтах слишком высоко.
— Вот в такой же день, как сегодня, Энн Хилл привезла тебя ко мне, Джемми, — сказал он. — Это было задолго до того, как я вновь обрел свое королевство, как ты знаешь. Был я бедным изгнанником, когда встретился с сыном, которому было совсем немного лет от роду. Ты был тогда бойкий маленький паренек, и я гордился тобой. Мне хотелось, чтобы твоя мать была женщиной, на которой я мог бы жениться, и чтобы ты мог быть моим законным сыном. Но, увы, это было не так. Твоя мать умерла в нищете в Париже, Джемми, и ты был с ней. Что бы было с тобой, если бы славная Энн Хилл не привезла тебя и твою сестру Мэри ко мне, я не знаю.
Иаков старался не хмуриться, но ему не нравилось, когда ему напоминали о матери.
— Это было очень давно, — сказал он. — Люди никогда не вспоминают мою мать, и ваше величество тоже почти забыли ее.
— Тогда мне думалось, что я не забуду ее, пока ты будешь оставаться со мной и напоминать мне о ней…
Они помолчали; неожиданно подняв глаза, король увидел, как к нему подходит брат. Он улыбнулся. Он любил брата Иакова, герцога Йоркского, но никогда не мог освободиться от чувства легкого презрения к нему. Иаков, как ему казалось, был во всем неловок — и неуклюжий физически, и несообразительный… Он был плохим дипломатом, бедняга Иаков, и совершенно постыдно пребывал под каблуком у своей жены — этой волевой дамы Анны Гайд, дочери опального Кларендона.
31 
