41 
Она сказала резко:
— Впрочем, не останусь. Хорошенькая дурочка, которой принадлежит эта туфелька, может простудиться.
Король ничего не ответил. Нелл услышала, как дверь закрылась. Она медленно приблизилась к постели. Король нежно поглаживал уши той маленькой болонки, которая их выдала… Он задумчиво смотрел перед собой, пока Нелл устраивалась рядом.
Потом он сочувственно обернулся к ней.
— На свете случается много странных вещей, — сказал он. — Многие женщины добры ко мне: я — король, а проявлять доброту к королям выгодно, поэтому тут нет ничего удивительного. Но для меня остается тайной, почему эта добрая и достойная женщина, моя королева, любит меня?
Нелл ответила:
— Могу сказать вам, государь.
И она ему это сказала; ее объяснение было понятным и остроумным. Она помогла ему вновь обрести свое добродушие…
Вскоре после этого Нелл обнаружила, что ждет ребенка от короля.
Теперь, когда Нелл забеременела от короля, она уже не могла исполнять свои прежние роли. О ней позаботился Уилл Чэффинч, который ведал подобными статьями королевских расходов, и она переселилась в район Ньюменз-роу, находившийся рядом с Уэтстоунским парком.
Нелл ликовала при мысли, что она родит ребенка от короля, но у Карла это обстоятельство не вызвало особенного интереса. У него и так было много незаконнорожденных детей, ему был крайне необходим один законнорожденный. Еще до того, как ему вернули трон, у него была большая и все увеличивавшаяся семья, в которой герцог Монмут был старшим сыном. Некоторых он держал около себя, остальные ушли из его жизни. Одним из таких был Джеме де ла Клош, рожденный Маргаритой де Картере в то время, когда он был в изгнании на острове Джерси. Он полагал, что Джеме стал теперь иезуитом. Леди Шэннон родила ему дочь; Екатерина Пегг — сына и дочь. Было много других, утверждавших, что они его дети. Он всех их принимал с веселым добродушием. Он гордился своей способностью производить на свет сыновей и дочерей, и когда некоторые из его подданных звали его «Олд Раули»— по имени жеребца из королевских конюшен, от которого родилось больше прекрасных и здоровых жеребят, чем от других, — он не возражал. Барбара Каслмейн родила ему уже пятерых детей. Всех их он нежно любил. Он обожал своих детей, больше всего он любил с ними разговаривать и слушать их забавные замечания. Ему больше нравилось бывать у Барбары в детской комнате, чем у нее в спальне. Они росли более занятными — юные Анна, Чарльз, Генри, Шарлотта и Джордж, — чем их мегера-мать.
Он признал своими детьми девять или десять человек, он делал для них что мог — давал им титулы, назначал им денежное обеспечение, не упускал из виду выгодные для них браки… О, да, он на самом деле любил своих детей!
И вот теперь крошка Нелл должна подарить ему еще одного.
Это было интересно, он с удовольствием поглядит на ребенка, когда тот появится, но до того времени ему есть чем заняться в других местах.
Какое-то время его немного тревожили его сын Монмут и собственный брат, герцог Йоркский, поведение которых могло бросить тень на королевскую власть.
Монмут становился все более распущенным.
Что касается амурных дел, то говорили, что он в будущем обещает сравняться с отцом. Карл только пожимал плечами, слыша это. Пожалуй, ему бы и не хотелось, чтобы юный Джемми был другим, с другой стороны, имея таких родителей, он просто не мог быть другим.
Однако ему бы очень не хотелось, чтобы его сын ввязывался в каждую уличную драку. Карл выделил ему конный отряд, и когда он ездил недавно в Харидж инспектировать фортификационные сооружения, ему доложили, что сын с приятелями весьма весело проводили время, совращая в округе деревенских девушек.
«С моей стороны было бы нелюбезно лишать его удовольствий, которые мне самому доставляли так много радости», — говорил Карл сам себе. И все же он бы предпочел, чтобы юный Джемми развивал в себе какие-нибудь более серьезные способности. Конечно, друзья короля тоже не отказывались от таких удовольствий, но они были умными людьми. Будучи проказниками и распутниками, они интересовались и духовной жизнью, а не только физической — так же, как и сам Карл. А его сын Джемми усвоил пока, как ему казалось, все дурное, что пришло с эпохой Реставрации, и ничего хорошего из ее добрых обычаев.
Джемми с каждым днем становился все более заносчив и задирист. Он бросал тень на королевский дом. Брат Иаков тоже заставлял короля волноваться. Он был совсем не похож на юного Джемми. У Иакова были любовницы, много любовниц, и всякий раз, как только он мог ускользнуть от Анны Гайд, он отправлялся к любовницам и делал им детей. Иаков не был дурным человеком, Иаков был просто дурак. У Иакова был замечательный талант делать то, что приводит к неприятностям, — главным образом для него. «Ax, — частенько говаривал Карл, — спаси меня от la sottise de mon frere. Но прежде всего спаси от его глупости его самого».
41 
