147 
Мы все в изумлении уставились на доктора.
– Интересно, кого именно он выбрал, – продолжал он. – Хотелось бы взглянуть на эту леди.
Нам не пришлось долго ждать – прибывший солидный господин, улыбаясь во весь рот, приблизился к нашему кружку, подошел к Генриетте и учтиво ей поклонился. Затем он повернулся к доктору Адеру и что-то сказал ему на своем языке.
– Итак, он выбрал вас, – обратился доктор Адер к Генриетте.
Мне показалось, что в его взгляде промелькнул немой вопрос, как будто он недоумевал, какими именно особыми качествами Генриетта могла привлечь восточного человека. Должно быть, ее видели в городе – по моим сведениям, она несколько раз обедала в Константинополе вместе с Филиппом Лабланшем.
Создавшаяся ситуация явно развеселила Генриетту.
– И что вы ему ответите? – с улыбкой спросила она доктора Адера.
– Что вы не продаетесь.
– А это его не обидит?
– Я объясню ему все насколько можно тактично. Возможно, мне придется сказать, что вас уже заказал другой человек.
Генриетта хихикнула.
– Мне всегда было интересно узнать, каково это – оказаться в гареме какого-нибудь султана.
– Боюсь, что действительность не оправдала бы ваших ожиданий. А теперь было бы весьма кстати, если бы вы удалились и позволили мне покончить с этим делом. Мне понадобится весь мой такт – нельзя допустить, чтобы этот господин хотя бы в чем-то счел себя оскорбленным.
Мы ушли. Я обратила внимание, что присутствовавшие при этой сцене внимательно рассматривают Генриетту. Меня совершенно не удивило, что ее выбрали для гарема. Она была значительно симпатичнее любой из нас, держалась всегда очень живо и, несомненно, могла привлечь к себе внимание.
– Вам следует быть осторожнее, – предупредила я подругу. – Этот вельможа может попытаться похитить вас.
Примерно через неделю после описываемых событий под Севастополем началось оживление боевых действий, раненых стало поступать больше, чем раньше.
Обычно это происходило так – когда мы видели, что к госпиталю приближается арба, мы выходили навстречу вместе с мужчинами, которые должны были нести носилки с ранеными, стараясь, чтобы неудобства, неизбежно возникающие при транспортировке раненых, были минимальными.
Мое сердце разрывалось при виде их страданий. Я боялась этой работы, но постепенно все же привыкла, и хотя вид этих несчастных волновал меня так же, как и прежде, теперь я, по крайней мере, была готова к тому, что меня ожидало.
Как-то раз я увидела, как на носилки осторожно поднимают раненого солдата, который громко стонал от боли. Он показался мне знакомым. Солдат был грязен, его мундир пропитался кровью – словом, он выглядел так же, как и большинство поступавших в наш госпиталь воинов. И, тем не менее, я не могла отделаться от чувства, что знаю этого человека.
Я внимательно посмотрела на него еще раз, и мое сердце упало – к своему ужасу, в этом тяжело раненном молодом человеке я узнала Вильяма Клифта, мужа Лили.
– О Боже, – взмолилась я, – только не дай ему умереть!
Мне представилась Лили. Как она радовалась рождению сына! Сейчас она сидит дома и каждую минуту ждет новостей с фронта. Нельзя допустить, чтобы этой новостью стало сообщение о смерти ее мужа. Она так надеялась на будущее… Я помню, какая сильная перемена к лучшему произошла в ней с той поры, как она познакомилась с Клифтами и сообщила, что собирается замуж за Вильяма. А потом она поняла, что скоро станет матерью…
– Боже, прошу тебя, не дай этому ребенку стать сиротой, – молилась я. – Не делай Лили вдовой – она ведь такая юная!
О, скольких женщин сделает вдовами и скольких детей еще осиротит эта ужасная, бессмысленная война!..
– Но только не Лили, – повторяла я снова и снова, – только не Лили…
Я направилась в палату, надеясь отыскать кровать Клифта. Это заняло много времени, но, в конце концов, я нашла его.
Опустившись на колени рядом с его постелью, я сказала:
– Вильям, вы узнаете меня?
Казалось, он меня слушает, но его глаза ничего не выражали. Я испугалась, что он частично утратил слух.
– Вильям, – тихо и настойчиво продолжала я, – я – Анна Плейделл, подруга Лили.
– Лили, – с трудом пробормотал раненый. Мне показалось, что он старается улыбнуться.
– Только не умирай, – исступленно молила я его. – Ты не должен умереть. Вспомни о Лили и о своем сыне!..
Но ледяной страх сковал мою душу – я видела, насколько Вильям плох.
147 
