81 
Давид Янг продолжал навещать их и теперь уже не скрывал, что приходит повидать Аманду. Он приносил в подарок цветы и продукты.
– Верные признаки того, что он ухаживает, – с тревогой говорила Дженни матери.
Если Аманда выйдет замуж за мистера Янга, размышляла Дженни, то Лилит выйдет замуж за Сэма Марпита, и одна из них заберет с собой Наполеона. Но казалось, что ни Лилит, ни Аманда не торопятся с замужеством.
Аманда наслаждалась обществом Давида Янга. Она с удовольствием выбиралась из лондонских улиц, не перестававших удивлять ее своими контрастами, и гуляла в загородных рощах или по аллеям увеселительных парков. Давид очень хотел показать ей другой Лондон, забавляющийся Лондон. Они были на знаменитой ярмарке в Гринвиче и ели традиционную корюшку, запивая ее ледяным шампанским, в одном из кабачков Блэкуолла. Едва ли был хоть один увеселительный парк, который бы они не посетили. Они пили чай в чайных павильонах парка Бейзуотер; отведали суп из креветок в Рошервилле; танцевали вдвоем в парке Сент-Хелинас в Ротерхайте. Конечно, это было слишком смело, но, как сказал Давид, Аманда теперь вдова, а не юная девушка, нуждающаяся в пожилом сопровождающем. В Хайбери-Барне они танцевали на огромном открытом танцевальном помосте, любуясь звездным небом, а потом отдыхали в укромной беседке, они гуляли по парку вокруг Копенхейген-хауса и сидели за одним из маленьких столиков, попивая чай и любуясь полями Хайгейта и Хемпстеда.
Давид Янг нравился Аманде; нравился за его серьезность и сочувствие к беднякам, которое она и сама испытывала к ним еще тогда, когда не понимала до конца, что значит быть бедным. Она очень старалась за время их прогулок полюбить его, как он этого хотел, но не смогла; он казался моложе ее, хотя и был старше и был несколько непоследователен в своих взглядах.
Он уверял ее, что борется за всеобщее равенство; а она была вынуждена заметить, что для этого нет оснований. О каком равенстве можно говорить, если одни получили образование, а другие – нет? Никогда общественная значимость коновода и пирожника не сравнится со значимостью таких великих государственных деятелей, как Питт или Пиль, или таких великих врачей, как Дженнер; и пока они не получат равноценное образование и не разовьют соответствующим образом свои умственные способности, чтобы быть в состоянии выдерживать сравнение, равенство невозможно.
Он брал ее исколотые руки в свои и неодобрительно разглядывал их.
– Шьете сорочки... портите руки... портите глаза... это нелепо. Поезжайте и поживите с моими родными в Суссексе.
– Вы говорили им обо мне? О том, что я убежала из дому? Что я – вдова?
– Кое-что я им сказал.
– Ах! – ответила она. – Это так на вас похоже. Так похоже на все, что вы делаете и думаете. Вы говорите лишь то, что считаете нужным людям знать... а остальное замалчиваете.
– Нет нужды говорить слишком много.
Слушая его, наблюдая за ним, искренне желая сделать ему приятное, она не могла не заметить, что Давид изменился. Казалось, что политика стала меньше его интересовать; он отошел от своих прежних друзей; он реже выступал на митингах; он расставался со своей любовью к равенству, как личинка расстается со своим коконом, освобождаясь и взрослея. Она поняла: то, что Уильям ставил превыше всего на свете, было для Давида интересной и забавной игрой, и вскоре он сделает то, что его родители, вне всякого сомнения, определят одним словом – «угомонился» – он станет состоятельным человеком, землевладельцем графства Суссекс; его единственной уступкой прежним идеалам окажется голосование за вигов, а не за тори; а прежнее время митингов и праведного гнева, энтузиазма и глубокого сострадания будет ему казаться временем болезни роста, перенесенной им в юности, чем-то таким, чему он поддался, потому что был молод и видел длшь одну сторону проблемы.
Аманда понимала это; она поняла, что это будет так, лишь только он предложил ей навестить его родителей, а ведь сделай он такое предложение Уильяму и прими тот его, это могло бы продлить жизнь Уильяма, хотя и не спасло бы его.
Возможно, это было одной из причин того, почему она не смогла его полюбить. Она к тому же была идеалисткой, стремящейся к совершенству.
Лилит сказала ей, что она дурочка.
– Чего ты ждешь? – допытывалась она. – Любви? Где ты думаешь ее найти? На углу у уличного торговца рыбой или пирожника? Ты собираешься всю жизнь шить сорочки?
– А что станет с тобой? Ты собираешься всю свою жизнь петь в ресторанчике Марпита?
81 
