Особенно,... 
76 
Частная клиника Брентхерст располагалась в северном районе Йоханнесбурга - Хиллброу. При желании ван Хеерден, конечно, мог бы выбрать больницу подороже. Но все-таки остановился на Брентхерсте. Эта клиника славилась высоким медицинским уровнем, квалифицированными врачами и безукоризненным уходом. Хотя палаты были весьма скромные, а само здание выглядело довольно обшарпанным. Ван Хеерден не принадлежал к числу богачей, но зарабатывал более чем достаточно. Просто он не любил бахвалиться. На досуге и в разъездах избегал дорогих гостиниц, потому что чувствовал себя там окруженным той особенной пустотой, которая всегда окружала белых южноафриканцев. Именно по этой причине он и забраковал все клиники, где лечились самые высокопоставленные из белых.
Палата ван Хеердена находилась на втором этаже. Было слышно, как в коридоре кто-то засмеялся. Потом мимо двери со скрипом и дребезжанием провезли сервировочный столик. Ван Хеерден посмотрел в окно. Одинокий голубь сидит на крыше. А небо наливается глубокой синевой, которая так ему по душе. Недолгие африканские сумерки уходили прочь. Темнота быстро густела, а вместе с ней опять вернулась тревога.
Был понедельник, 4 мая. Завтра в 8 утра доктор Плитт и доктор Беркович сделают ему несложную хирургическую операцию, после чего, надо полагать, проблем с мочеиспусканием уже не будет. Операции он не боялся. Врачи, заходившие днем, убедили его, что она неопасна. И нет никаких причин сомневаться в этом. Через несколько дней он выйдет из больницы, а через неделю-другую обо всем забудет.
Тревожило его совсем иное. Связанное с болезнью лишь отчасти. Он молод, всего тридцать шесть лет, а заработал изъян, каким обычно страдают шестидесятилетние мужчины. Неужели успел износиться, состариться раньше времени? Конечно, работа в разведке выматывала, это понятно. А оттого, что он был вдобавок личным секретным информатором президента, постоянное напряжение еще усиливалось. Но ведь он поддерживал хорошую физическую форму. Не курил, спиртное употреблял крайне редко.
Тревога, которая, разумеется, косвенно усугубляла болезнь, шла от ощущения, что он совершенно бессилен перед обстановкой, царящей в стране.
Питер ван Хеерден происходил из бурской семьи. Вырос он в Кимберли и воспитывался в традициях буров. И соседи, и одноклассники, и учителя тоже были бурами. Отец работал в бурской же компании «Де Бирс», которая держала монополию на производство алмазов в ЮАР и во всем мире. Мать играла в семье обычную роль бурской женщины, покорной мужу, целиком и полностью занятой воспитанием детей и приобщением их к основополагающим религиозным идеям о богоданном миропорядке. Все свое время и силы она отдавала Питеру и четверым другим детям. До двадцати лет, когда он был уже на втором курсе капстадского университета Стелленбос, у Питера не возникало сомнений в том, правильно ли он живет. Университет Стелленбос слыл весьма радикальным, и, убедив отца позволить ему учиться именно там, Питер одержал первую самостоятельную победу. Поскольку он не находил в себе никаких особых талантов и не строил ошеломительных планов на будущее, то прочил себе карьеру чиновника. Идти по стопам отца и посвятить всю жизнь эксплуатации рудников и производству алмазов ему совершенно не улыбалось. Он изучал право, причем с удовольствием, хотя никакими особенными успехами и тут не блистал.
Все резко переменилось в тот день, когда кто-то из сокурсников предложил съездить в африканское гетто, расположенное в нескольких милях от Капстада. Словно в уступку веяниям времени группа студентов из чистого любопытства побывала в черном предместье. До сих пор радикализм либеральных студентов Стелленбоса носил сугубо словесный характер. И вот теперь произошел драматический перелом. Впервые они заставили себя увидеть - собственными глазами.
Для ван Хеердена это был самый настоящий шок. Внезапно он осознал, в какой нищете и унижении живут черные африканцы. Утопающие в зелени садов и парков особняки белых и трущобы африканцев, казалось, принадлежали двум разным мирам. У Питера в голове не укладывалось, как такое возможно в одной и той же стране. Поездка в черное предместье вызвала глубочайшее эмоциональное потрясение. Он впал в задумчивость, друзей сторонился. Много позже, анализируя свои тогдашние ощущения, он сравнил их с ощущениями человека, внезапно обнаружившего ловкую подделку. Но подделкой была не картина на стене. Фальшивой оказалась вся его прежняя жизнь. Даже воспоминания представлялись искаженными и недостоверными. В детстве у него была чернокожая няня. Самая ранняя и милая память детства - няня берет его на руки и прижимает к груди. А ведь она наверняка ненавидела его. Значит, не одни только белые жили в лицемерном, лживом мире. Черным африканцам, чтобы выжить, тоже приходилось скрывать свою ненависть к беспредельной несправедливости, которая была их уделом. Мало того, в стране, которая некогда принадлежала им, но была отнята, украдена. Сама почва под ногами, весь этот данный Богом, природой и традицией уклад оказался трясиной. Прочная, незыблемая картина его мира опиралась на позорную несправедливость. Вот что открылось ему в африканском гетто Ланга, расположенном поодаль от белого Капстада, на расстоянии, приемлемом с точки зрения творцов апартеида.
76 
