41 
— Тогда кто же он?
— Полагаю, он ваш друг.
— Повторяю, кто он, я не знаю. Он был на концерте в вашем доме… а потом зашел осмотреть особняк на площади. Вот и все, что мне известно.
Ролло скептически смотрел на меня.
— Как же он попал в особняк?
— Он же говорил вам, что взял ключ у агента по продаже.
— Эллен, я ведь знаю все. Узнавать и выяснять — часть моего бизнеса. Вы заранее договорились встретиться там, только я немного помешал вам.
— Это чудовищная ложь!
— Я говорю только о том, что лежит на поверхности. Один ключ был у вас, другой, которым я пользовался, у Филиппа. Никакого третьего ключа не было вообще. Я говорил с нашим агентом, интересовался, почему он выдал ключи еще кому-то, но он уверяет, что никто из посторонних к нему даже не обращался. Так что только единственная возможность была у того человека попасть в дом — его впустили вы!
— Это чепуха, — отбивалась я, — я никого в дом не впускала. Я была удивлена не меньше вашего, увидев его там. Ключ у него был, агент говорит не правду.
Ролло поднялся.
— Я бы с большим уважением отнесся к вам, если бы вы признали все. Ваши отношения с тем человеком, определенно, более чем дружеские. Уверен, что разгадка трагической тайны именно здесь, и вы эту тайну храните. Филипп погиб, потому что вы причинили ему страдания. Именно вы повинны в смерти.
— Да как вы… Да как вы смеете! Такая ложь….
— Лжи предостаточно. Однако Филипп мертв. Видит Бог, лучше бы он никогда не встречал вас.
Он вышел.
Душа была опустошена отчаянием. Филиппа я потеряла, и с ним потеряла все. Все это можно еще было бы перенести, если бы не то презрение, каким облил меня Ролло, так несправедливо и жестоко заподозрив, что я знаю и скрываю тайну этой трагедии, что я на самом деле живу другой жизнью. Ролло не желал верить, что гибель Филиппа была для меня такой же страшной загадкой, как и для него.
Подолгу я гуляла по окрестностям, но облегчения это не приносило. Ведь здесь мы часто бродили с Филиппом. Вряд ли где остался уголок леса или лужайки или взгорок, где не осталось бы наших следов. В одиночестве отправлялась я теперь на верховые прогулки, хотя Эсмеральда всегда пыталась составлять мне компанию. Я заезжала в маленькую таверну при гостинице, где мы с Филиппом — а может, и с Эсмеральдой тоже, только о ней мы тогда не думали — останавливались перекусить, выпить холодного сидра. Вот и кузница, где старый кузнец подковал как-то наших лошадей. Старик и сейчас приветствовал меня, но глаза отвел в сторону, не зная, что сказать. В деревнях, где нас помнили детьми, люди вели себя так же. Смотрели на меня украдкой и, конечно, задавались при этом вопросом: почему Филипп покончил с собой? Неужели все дело во мне и он предпочел умереть, чем жениться? Наверное, сейчас всякий предположил бы такое.
Не могла не подняться я и на наш любимый утес Дэд Монз Лип. Сидя на старой деревянной скамье, бесконечно вспоминала я, как мы с Филиппом играли здесь, как забирались на самую кромку обрыва, заставляя осторожную Эсмеральду быть свидетельницей нашей отваги.
Дэд Мэнз Лип! «Прыжок мертвеца». Я думала о многих тех, чья жизнь оказывалась настолько невыносимой, что они решались уйти из нее. Какие страдания, какие несчастья заставляли идти на это? Одно я знала твердо: Филипп никогда не бывал в таком состоянии. Он не мог пойти на самоубийство. Однако именно такой вердикт вынесло следствие. Почему? И знала ли я действительно этого юношу, с которым провела детство, оторочество? Вообще, возможно ли знать до конца другого человека? Всегда я считала, как Филипп понятен, как искренен. Он говорил, что думал, его редко волновало, к чему могут привести собеседника его слова. Он был беспечен, добродушен, немного ленив, обожал все красивое в жизни, и доставалось ему это легко, без усилий, что естественно для сына богатых родителей, у которого не было никогда ни в чем недостатка. Все это я давно знала о Филиппе. Но думала ли я о том, что таится в сокровенных уголках его души?
Глубокая печаль одолевала меня после таких прогулок. Эсмеральда как-то спросила меня, где же я бываю, и, услышав ответ, пришла в ужас.
— Не надо туда ходить, — сказала она, — это нехорошее место.
— Как раз для меня, — возразила я, — там я думаю о Филиппе, и, как ни странно, это утешает меня.
— Я поеду с тобой, — решила тогда Эсмеральда, от чего я всегда отказывалась.
— Нет-нет. Я хочу побыть одна.
Эсмеральда очень переживала за меня.
41 
