29 
А кто поймет, тот восплачет, ибо ничего сделать нельзя…»
– А кто поймет, тот восплачет, ибо ничего сделать нельзя… – повторил Бофранк. Но ведь не только Фог говорил так? Кто-то еще?! И совсем недавно!
Он обратил взор свой к Гаусберте:
– Три розы, обрезав стебли… Говорите ли вы это про двух убитых девушек? Но их всего две.
– Где две, там будет и три, – печально молвила Гаусберта, а внимавший ей доселе с тревогою на лице супруг добавил:
– Дары – «голова, да рука, да сердце, да что еще изнутри»… Тела несчастных сильно изуродовали?
– Так, что иные части не смогли найти, – сказал Бофранк. – Надо полагать, к тому и сказано. Что же делать? Действительно ли «кто поймет, тот восплачет, ибо ничего сделать нельзя»?!
– Фруде писал Третью Книгу очень давно, когда был молод и не ведал еще многого, – уклончиво сказала Гаусберта. – Кто знает, что узнал он потом. Старый Фог мог помочь, но его нет. Других Посвященных найти тяжело, я не знаю, где их искать…
– Но вы! Вы, хириэль! Разве не можете помочь?
Гаусберта в ответ с надеждою посмотрела на супруга.
– Ты обещала оставить все это… – сказал в растерянности Патс.
– Может статься, все так, как сказано в книге. Так ради чего держать обещание? Чтобы больше живых умножились мертвые, как ты слышал?
– Порою кажется, что вся моя жизнь – пытка, – горько сказал Патс. – Вся моя жизнь – потери и испытания, и ничего нельзя поделать… Скажи мне, чем ты можешь помочь? Или ты колдунья? Старик Фог не сумел, откуда же тебе?
– Так или иначе, а прежде мне все равно нужно будет вернуться в поселок, – решительно сказала Гаусберта, чем несколько успокоила супруга. – Прошу вас об одном, хире Бофранк – коли что-то случится, пошлите гонца с письмом, ибо это может оказаться чрезвычайно важным. И будем молиться, чтобы третья жертва оказалась не столь скорой.
– Кому же молиться?! – сказал субкомиссар. – Господу? А поможет ли он тут, не отвратит ли лика своего?
– Ничего нельзя сказать наперед. Но посмотрим, хире Бофранк. И еще скажу вам: не опасайтесь кошек. Я знаю, что многие склонны считать кошку едва ли не первым прислужником нечисти, но на деле совсем не так. Вот, возьмите. – Гаусберта извлекла из висевшего на поясе узорного кошеля небольшой сверток и подала Бофранку. – Вам это нужнее, чем мне. Носите с собою; вы сами поймете, когда это использовать. А теперь извините нас, хире Бофранк – уже сегодня вечером я хочу выехать из города, потому нам необходимо уладить различные дела…
– Позвольте хотя бы проводить вас до выхода из парка.
– Извольте, тем более что я сказала еще не все. Что до сна, то хотя я и не сведуща в их толковании, здесь есть причины для тревоги. И будьте осторожны с упырем – если это тот, о ком сказано в Третьей Книге, он может оказаться весьма силен.
– Вы полагаете, убийства девушек – тоже дело его рук? Но зачем он убивает других, когда пророчество говорит лишь о розах?
– Вы же слышали о «дарах». Да и откуда нам знать, кто он и что он, как он питается, кому и какие приносит жертвы, какой омерзительной энергией насыщает свое тело? – пожала плечами Гаусберта и неожиданно воскликнула: – О, бедный старик! Милый Рос, помоги ему!
Старый священник лежал подле своей скамьи, тут же переплетом вверх валялась и раскрытая книга; вероятно, он неловко поднялся и упал.
– Что с ним, Рос? Ему плохо? – спросила Гаусберта, нагибаясь к старику вслед за мужем.
– Дело в том… – сказал Патс и повторил, поднимаясь с колен: – Дело в том, что он, кажется, мертв.
Кто осмелится обвинить в ошибках и несправедливости судей, которые огнем и мечом преследовали колдовскую заразу? Однако есть недостойные; изо всей мочи и не щадя своих сил противодействуют они искоренению этой скверны, утверждая, что в ходе борьбы с нею страдают невиновные. О, вы, противники Славы Господней! Разве закон Божий не предписывает: «Ведьмы не оставляй в живых!»?
И я кричу изо всех сил, возвещая заповедь Господню епископам, герцогам и королям: «Ведьму не оставляйте в живых! Искореняйте эту чуму огнем и мечом!»
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ,
в которой Бофранк наконец-то встречается с упырем
Статут о ремесленниках, принятый уже довольно давно, требовал, чтобы каждый ремесленник в городе или в сельской местности обучался своему ремеслу в течение семи лет под наблюдением мастера, который за него отвечал. То же относилось и к лекарскому делу, хотя уважающий себя лекарь обыкновенно бывал сильно обижен на сравнение с ремесленником.
29 
