— А ты?
— Что — я?
— Ты не любишь меня? Она зажмурилась.
— Люблю ли я тебя? Конечно люблю. Но жизнь сыграла с нами злую шутку. Погляди, куда меня любовь завела. Что творится с Мэгги.
— Мэгги не может распоряжаться твоей жизнью.
— Мэгги и есть моя жизнь. Неужели не понимаешь? И речь сейчас не о нас с тобой, Колин. И не о нашем будущем, потому что у нас его нет. Зато у Мэгги есть, и я не допущу, чтобы она себя погубила.
Он повторил:
— У нас нет будущего.
— Тебе это известно с самого первого дня. Ты только не хочешь себе в этом признаться.
— Почему?
— Потому что любовь сделала нас слепыми. Мы видим все в розовом свете.
— В чем я должен себе признаваться? И почему ты считаешь, что у нас нет будущего?
— Если бы даже у нас не было такой разницы в возрасте и я могла рожать тебе детей, если бы Мэгги могла свыкнуться с мыслью о нашей женитьбе…
— Ты же не знаешь, смогла бы или не смогла бы? А вдруг смогла бы?
— Дай мне договорить. Пожалуйста. Эту мысль. И выслушай. — Она подождала с минуту, пытаясь справиться с волнением, потом протянула к нему руки и сложила их пригоршней, словно в них лежала информация. — Я убила человека, Колин, и не могу оставаться в Уинсло. А тебе не позволю покинуть место, которое ты любишь.
— Приехала полиция, — сообщил он. — Из Лондона.
Она изменилась в лице. Точнее, оно приняло свое обычное выражение, и он ощутил дистанцию, возникшую между ними. Она была неуязвима, недоступна, окружена надежной броней. Голос ее звучал совершенно спокойно, когда она заговорила:
— Из Лондона? Что они хотят?
— Выяснить, кто убил Робина Сейджа.
— Но кто?… Как?…
— Не имеет значения, кто им сообщил. И зачем. Главное, что они здесь. И они хотят докопаться до истины.
Она вскинула подбородок:
— Тогда я все расскажу.
— И не думай.
— Я уже говорила то, что ты мне велел. Больше это не повторится.
— Джульет, твое самопожертвование никому не нужно. Ты не больше виновна, чем я.
— Я… убила… этого… человека.
— Ты накормила его диким пастернаком.
— Тем, что приняла за дикий пастернак. Что выкопала сама.
— Ты не могла знать это наверняка.
— Нет, знала. Выкопала его в тот самый день.
— Много?
— Много?… О чем ты спрашиваешь?
— Джульет, ты доставала коренья из подвала в тот самый вечер? Ты что-то положила в кастрюлю?
Она отступила на шаг, словно испугавшись его слов, и оказалась в глубокой тени.
— Да.
— Ты понимаешь, что это значит?
— Ничего не значит. В подвале остались всего два корня, когда я заглянула туда утром. Поэтому и пошла за новыми. Я…
Она прерывисто вздохнула. Он подошел к ней:
— Теперь ты наконец поняла? Не так ли?
— Колин…
— Ты взяла на себя вину без всяких на то причин.
— Нет. Все не так. Я не брала. Ты не можешь этому верить. Не должен.
Он провел большим пальцем по ее щеке, взял за подбородок. Господи, она была словно эликсир жизни.
— Ты так и не поняла, да? Это все твоя доброта. Ты даже говорить не желаешь об этой версии.
— Какой?
— Никто не собирался убивать Робина Сейджа. Никогда. Ты не можешь быть виновной в смерти викария, потому что едва не умерла.
Ее глаза округлились от страха. Она стала что-то говорить. Он закрыл ей рот поцелуем.
Только они вышли из ресторана и стали пробираться через паб в гостиную для постояльцев, как с ними заговорил немолодой мужчина. Он окинул Дебору строгим взглядом с головы до ног — от волос, всегда пребывающих в художественном беспорядке, до серых замшевых ботинок, покрытых пятнами. Затем переключил свое внимание на Сент-Джеймса и Линли, рассмотрев обоих с такой тщательностью, с какой обычно рассматривают потенциального преступника.
— Скотленд-Ярд? — спросил он тоном, не терпящим возражений. Это был властный голос хозяина, от такого сам Линли избавлялся годами, так что у него неизменно вставала шерсть на загривке всякий раз, когда он его слышал.
Сент-Джеймс спокойно произнес:
— Я выпью бренди. А ты, Дебора? Томми?
— Да. Благодарю. — Линли проводил взглядом Сент-Джеймса и Дебору до бара.
В пабе, по-видимому, находились только местные, и никто не проявлял особого интереса к пожилому мужчине, который стоял перед Линли и ждал ответа. Тем не менее его появление не осталось незамеченным. Старания игнорировать его были слишком показными, на него то и дело бросали взгляды и тут же отводили глаза.