182 
Наконец он распечатал конверт, прочел и, в раздражении бросив письмо на стол, произнес:
— Тем лучше! Мы никогда бы не смогли понять друг друга; он — только прошлое; а я — будущее.
Г-жа Бонапарт имела основания беспокоиться о том, какой эффект произведет новость о смерти герцога Энгиенского.
Париж ответил на крики газетчиков ропотом неодобрения.
Нигде и никто не говорил о «приговоре» герцогу Энгиенскому, говорили об «убийстве».
Никто не верил в виновность принца, а к его могиле началось настоящее паломничество.
Конечно, в замке позаботились о том, чтобы скрыть это место, устроив газон, похожий на соседние, и никто не смог бы догадаться, где похоронен бедный принц, если бы не собака, всегда лежащая в одном и том же месте. Взоры паломников застывали на могиле, пока слезы не застилали их. Тогда вполголоса они начинали звать:
— Фидель! Фидель! Фидель!
Бедное животное отзывалось на эти доброжелательные призывы долгим печальным воем.
Однажды утром люди не нашли собаки на привычном месте. Фидель, беспокоивший полицию, исчез.
XLII
САМОУБИЙСТВО
Вернемся к Пишегрю. Вначале он все отрицал, но, опознанный лакеем Моро как именно тот человек, который тайно приходил к его хозяину и которого тот встречал с почтением, точнее, с непокрытой головой, перестал запираться и разделил участь Жоржа.
По прибытии в Тампль Пишегрю выделили камеру на первом этаже[162]. Изголовье его кровати находилось напротив окна, так что оконная форточка служила ему лампой, когда он хотел читать в кровати; снаружи перед окном стоял часовой, который мог видеть все происходящее в камере.
Камеры Кадудаля и Пишегрю разделял небольшой коридор. Вечером одного из жандармов запирали в этом коридоре, ключ от которого отдавали привратнику; жандарм как бы запирал самого себя. Он мог поднять тревогу и попросить помощи только через окно.
Часовой, дежуривший у входа во двор, передавал сигнал тревоги караульному, который, в спою очередь, должен был передать его привратнику.
Какое-то время в камере Пишегрю находились еще два жандарма, не спускавшие с него глаз. Более того, его отделяла только перегородка от камеры г-на Буве де Лозье, который, как мы помним, уже пытался повеситься. Наконец, в трех-четырех шагах, в нравом вестибюле помещалась камера Кадудаля, дверь в которую была открыта днем и ночью. Два жандарма и капрал постоянно наблюдали за ним.
В разговоре с г-ном Реалем Пишегрю попросил, чтобы смущающих его стражей убрали из камеры.
Просьбу передали Бонапарту. Тот пожал плечами:
— К чему напрасно ему надоедать? Ведь жандармы находятся гам, чтобы помешать ему покончить с собой, а не помешать ему спастись.
Но человек, всерьез замышляющий самоубийство, всегда достигает своей цели.
Пишегрю предоставили перо и чернила: он работал.
Тс предложения, которые ему сделали относительно обустройства Гвианы, чрезвычайно вдохновили Пишегрю; несомненно, с его двойным воображением стратега и ученого, с воспоминаниями, которые он сохранил о походах и охоте в глубине побережья, он уже видел себя занятым работой и был счастлив.
Но и мнение Бонапарта, что Пишегрю принял какое-то роковое решение, не было лишено оснований.
Маркиз де Ривьер рассказывал г-дам Реалю и Демаре, как однажды, когда он и Пишегрю бродили как-то вечером по Парижу, меньше опасаясь быть схваченными на улице, чем по возвращении домой, генерал вдруг остановился и со словами:
— Ей-богу же, бесполезно идти дальше, остановимся здесь, — и приставил пистолет к своему виску.
Г-н де Ривьер схватил Пишегрю за руку и отвел пистолет от его головы. Он считал, что именно тогда у генерала родилась мысль убить себя.
В тот раз он привел генерала к одной даме, которая предоставила ему убежище; она жила на Ореховой улице. У нее, положив на стол кинжал, Пишегрю произнес:
— Еще один такой вечер, и все будет кончено[163].
Шарль Нодье в своих воспоминаниях о Революции рассказывает забавный анекдот, который выглядит предчувствием того, что через одиннадцать лет произойдет в Тампле.
Он носил, как всякий офицер штаба у Пишегрю, галстук из черного шелка, туго завязанный у ворота. Противостоя чудесам того времени, когда носили громоздкий галстук а-ля Сен-Жюст, молодой человек приучился завязывать свой справа на один узел.
162
Дюма здесь очень близко следует за соответствующей главой у Сент-Илера. Цит. изд. T. I. С. 305–307.
163
См. Демаре, цит. изд. («Témoignages historiques, ou Quinze ans de haute police sous Napoléon», 1833): Смерть генерала Пишегрю в Тампле (16 апреля 1804 г.). С. 138.
182 
