XX

ФУШЕ

Был один человек, которого Бонапарт одновременно ненавидел, боялся и терпел. Мы уже познакомились с ним у м-ль де Фаргас, когда она предлагала помочь захватить Соратников Иегу.

Бонапарт, испытывая эту неприязнь, повиновался тому замечательному инстинкту самосохранения, который более присущ животным, нежели человеку, и который заставляет опасаться всего, что может принести вред.

А министр полиции Жозеф Фуше был опасен в той же мере, что и уродлив. Уродливые люди редко бывают добры, и нравственность, или, скорее, безнравственность, Фуше стоила его уродства.

Бонапарт видел в людях или орудия для достижения своих целей, или препятствия на пути к ним. 18 брюмера Фуше был для генерала Бонапарта орудием. Для первого консула Бонапарта Фуше мог стать препятствием. Кто устроил заговор против Директории в пользу консулата, тот способен устроить заговор и против консулата в пользу любой другой власти. Теперь предстояло Фуше убрать, как в свое время пришлось возвысить. Но при сложившейся ситуации это было крайне непросто. Фуше был из тех людей, которые, дабы подняться, хватаются за каждую шероховатость, цепляются за каждый угол, но при этом никогда не теряют точку опоры и по пути наверх не забывают заручиться поддержкой на каждой пройденной ступеньке.

Фуше удержался при всех режимах, потому что при Республике проголосовал за смерть короля, при Терроре провел кровавые акции в Лионе и Невере, при термидорианцах способствовал падению Робеспьера, а Бонапарту помог 18 брюмера. Он внушил Жозефине, что является врагом братьев ее мужа, Жозефа и Люсьена, которых та постоянно боялась. Он боролся против роялистов как проконсул, но частным образом оказывал им неоценимые услуги как министр полиции. Он управлял общественным мнением, отвлекая его от собственной персоны, и возглавляемая им полиция, вместо того, чтобы быть полицией правительства, полицией первого консула, а главное, генеральной полицией, была просто-напросто полицией Фуше. По всему Парижу, по всей Франции его агенты разносили весть о его потрясающей хитрости, но самым потрясающим было то, что он всех заставил в нее поверить.

Фуше занял пост министра после 18 брюмера. Никто не понимал, как Бонапарт подпал под влияние этого человека, и меньше всего — сам Бонапарт, которого такое положение вещей просто бесило. Как только Фуше не было рядом и странный его магнетизм переставал действовать, душа Бонапарта бунтовала, ничто не удерживало его от резких и злых слов в адрес собственного министра. Но стоило Фуше появиться, лев ложился, если не укрощенный, то притихший.

Особенно не нравилось ему в Фуше то, что тот никак не поддерживал его грандиозных планов, в отличие от Жозефа и Люсьена, которые не только соглашались с ними, но и развивали их. И однажды он откровенно заговорил об этом с Фуше.

— Берегитесь, — ответил министр, — если вы восстановите монархию, вы сыграете на руку Бурбонам, которые рано или поздно воссядут на воздвигнутый вами престол. Никто не осмелится предсказать, через цепочку каких случайностей, событий и катаклизмов надо будет для этого пройти, но достаточно здравого смысла, чтобы предвидеть, как долго вам и вашим наследникам придется этих случайностей остерегаться. Если вы вернетесь, пусть даже не по сути, а только по форме, к старому режиму, то вопрос о том, кто сядет на трон, как бы вам ни хотелось и что бы вы ни делали, сведется к выбору имени. И если Франция откажется от завоеванных свобод в пользу доброй старой монархии, то почему бы ей не предпочесть старинный королевский род, давший ей Генриха IV и Людовика XIV, тому, кто дал ей только военную диктатуру?

Бонапарт слушал, кусая губы, ни разу не прервав речь Фуше. Но именно в этот момент он решил упразднить министерство полиции. И поскольку в тот же день он по настоянию братьев отправился в Мортфонтен, чтобы провести с ними весь понедельник, он там и составил указ об упразднении, подписал его и положил в карман. На следующий день он возвратился в Париж, довольный собой, но весьма озабоченный тем; как перенесет отставку Фуше Жозефина. Он был с ней так необычайно ласков, что бедная женщина, которая и в радости, и в печали, и в хорошем, и в плохом настроении мужа видела лишь угрозу развода, осмелела. Пока Бонапарт, сидя в ее будуаре, давал какие-то указания Бурьену, она тихонько подошла, села ему на колени, погладила по волосам, задержав руку на его губах, чтобы он успел поцеловать ее пальцы, и, почувствовав горячей рукой желанный поцелуй, спросила:

  94