Последние отзывы

  35  

– И что ты выяснила?

– Не слишком много. Он ездит по Европе, вращается в обществе. Живет в отелях. Приезжает в Париж несколько раз в году. У него есть деньги, но никто, похоже, не знает, откуда они у него берутся. – Лизетта бросила виноградину одному из терьеров. – Он просто загадка какая-то.

– Как насчет женщин?

– О, много женщин. Но ни одна надолго не задержалась.

– И что за женщины?

– Главным образом дамы из высшего общества. Итальянская баронесса, которая так и не смогла его завоевать. Несколько англичанок с наследством. В этом роде.

– Надеюсь, он не женат?

– Упаси Бог! Если бы я обнаружила, что он женат, то сама бы его пристрелила – за тебя. – Все собаки повскакивали с мест, выпрашивая виноград, и Лизетта принялась угощать их всех, одаривая псов улыбками обожания.

Мэйсон переваривала информацию.

– Ты думаешь, что все это слегка смахивает на помешательство, верно?

– Что же тут безумного? Прожить жизнь, притворяясь собственной сестрой, которой у тебя никогда не было, с человеком, который хочет положить жизнь на продвижение твоих картин, которые тебе приходится писать тайно, потому что он нe должен знать, что ты жива? Что тут безумного?

Мэйсон не выдержала и расхохоталась. Лизетта уже не улыбалась.

– Единственное, что не дает мне покоя во всей этой комедии, что ты ломаешь, – это прохвост Дюваль. С ним лучше шуток не шутить.

– Мне просто следует быть осторожной, чтобы не будить в нем подозрений. Я буду заниматься живописью только в Овере и все свои краски, этюдники и прочее оставлю там, чтобы не наводить его на след.

Через пятьдесят минут они прибыли в Овер-сюр-Уаз. То был прелестный городок со старинными каменными постройками с черепичными крышами, растянувшийся на несколько миль вдоль живописной реки Уазы. Городок поднимался уступами от берега реки до плато с пшеничными полями, уходящими в бесконечность. Свои ранние работы многие импрессионисты, такие как Сезанн, Писсарро и Берта Моризо, писали здесь, увековечивая поля, деревенские улицы и заросшие ивами берега Уазы. Жить здесь было гораздо дешевле, чем в Париже, и Мэйсон жила тут летом в течение нескольких лет, как из экономических соображений, так и ради художественного вдохновения.

Дом, что снимала Лизетта, был расположен в миле от Овера в небольшой рощице. Девушки наняли лодочника на станции, он и доставил их прямо к дому. Перед домом раскинулась травянистая лужайка, а сам дом с закрытыми черными ставнями стоял возле громадного дуба, на ветках которого висели качели. Комнаты в доме были крохотными, как это принято у французов, но помещений хватало, чтобы и Лизетта, и Мэйсон, и даже собаки могли разместиться вполне комфортно. Как только девушки прибыли на место, небо затянуло тучами и пошел дождь.

Дождь не прекращался три дня и три ночи. Лизетта словно впала в спячку, Мэйсон никак не могла заставить себя взять в руки кисть. Она не работала уже несколько месяцев и истосковалась по творчеству, но отвратительная погода портила настроение, а отсутствие вдохновения делало Мэйсон раздражительной и нервной. Она заставила себя закончить три холста, но не чувствовала вовлеченности в процесс. Работа не давала Мэйсон и тени того удовлетворения и восхитительного ощущения прорыва в неведомое, как то было раньше. И в довершение всех неприятностей она постоянно думала о Ричарде. Думал ли и он о ней или дела целиком поглотили его? Или, может, он старался не думать о ней? Едва ли он мог полностью выбросить из головы мысли о ней. Едва ли такое возможно после взрыва страсти, что пережили они оба. Но Мэйсон вспомнила о том, что у него были другие женщины. Например, итальянка, которая не смогла его удержать. Может, и она была убеждена в том, что Ричард в нее влюблен? Может, и ей он говорил с той же мукой на лице и в голосе, что он «не может так»? Терзаясь подобными мыслями, Мэйсон плохо спала ночами, сваливая вину за свою бессонницу на дождь, неустанно барабанивший по крыше.

Наутро четвертого дня Мэйсон разбудило солнышко, пробившееся сквозь кружевные занавески. Мрачные тучи рассеялись. Стоял превосходный апрельский денек. Щебетали птицы, фокусы разом зацвели, и мир, залитый золотистым светом, тем самым, что привлекал во Францию художников со всего мира последние 400 лет, казался рожденным заново. Распахнув окно, Мэйсон выглянула наружу и, полной грудью вдохнув кристально свежего воздуха, почувствовала в себе знакомое беспокойство, сообщившее ей, что она, наконец, готова творить. У нее руки чесались взять кисть.

  35