Последние отзывы

  20  

— Мне нечего рассказывать, — честно призналась Нэлли. — У меня нет ни талантов, ни достоинств. — «За исключением способности плотно поесть», — с горечью подумала она.

— Музыка?

— Нет.

— Искусство?

— Нет.

— Но вы прекрасно готовите!

— Это умеют очень многие женщины. Джейс открыл глаза и внимательно посмотрел на нее.

— Вы не говорите мне всей правды. Должно же быть что-то, что вы любите больше всего на свете?

— Я люблю свою семью, — ответила Нэлли и вздохнула. — Дети. Я иногда думаю, что хотела бы иметь полдюжины ребятишек.

— С огромной радостью помог бы вам в этом.

До Нэлли не сразу дошел смысл его слов, но потом она покраснела от возмущения.

— Мистер Монтгомери, вы забываетесь!

Он посмотрел на нее.

— Это вы сами виноваты.

Нэлли рассмеялась.

Солнце уже садилось, наступали сумерки. Ей казалось, что Джейс стал еще красивее в угасающем свете дня.

— Послушайте! — сказал он. На северной окраине парка была церковь, и в тишине раздавались рождественские песни.

— Хор репетирует, — прошептала Нэлли. — Для служб на Рождество.

— Да, Рождество. Не помню, где я был на прошлое Рождество, знаю только, что я напился и в таком состоянии пребывал два дня.

— Из-за своей жены?

Джейс сел, взглянул на кроткое лицо Нэлли, провел рукой по ее щеке и волосам. Он смотрел на полные груди, талию и бедра, к которым так хотелось прикоснуться. «Неужели ее бедра, такие же белоснежные, как и шея?» Неожиданно ему пришло в голову, что после Джулии у него не было женщин. Ни одна не заинтересовала его в течение четырехлетних странствий. Каждый раз, когда он смотрел на женщин, перед ним вставал образ Джулии, затмевая всех. Но сейчас, глядя на Нэлли, Джейс страстно желал ее.

— Пойдем послушаем музыку, — очнулся он наконец. Ему нужно было увести ее из тихого и безлюдного парка, он боялся, что не сможет сдержать себя.

Нэлли не догадывалась, о чем думает Джейс, но ей не хотелось уходить отсюда. Ни один мужчина еще не смотрел на нее, как он, и это одновременно пугало и радовало ее. Она была уверена, что сегодняшний день никогда больше не повторится и завтра уже не будет прогулок с Джейсом, поэтому сегодня она должна насладиться сполна.

— Нэлли, не смотрите так на меня. Я всего лишь слабый человек.

Она заколебалась. Она не понимала, что происходит, но, взглянув на его лицо, почувствовала себя сильной и красивой.

— Хорошо, давайте послушаем песни. Он помог ей встать, и его рука сразу как бы обхватила все ее тело. Сердце Нэлли радостно затрепетало, кровь забилась в висках.

— Пойдемте! — Джейс быстро схватил ее за руку и потащил вперед.

Маленькая белая церквушка резко выделялась на фоне темного неба. Двери были открыты, и золотистый свет свечей струился в холодной ночи. Джейс обнял Нэлли и, когда она задрожала, повел ее внутрь. Они слушали, как регент и прихожане в церкви пели одну за другой рождественские песни. Некоторые из хористов улыбнулись Нэлли и вопросительно посмотрели на Джейса, который стоял рядом, как бы охраняя ее. Нэлли прислонилась к стене. Никогда в жизни ей не было так хорошо. Их одежда соприкасалась. Джейс нежно сжимал ее пальцы. Некоторое время они слушали мелодичную музыку, довольствуясь тем, что находятся рядом. От духовных песен хор перешел к молитвам и Нэлли почувствовала, что Джейс оцепенел.

— Что случилось? — прошептала она.

— Уйдем отсюда, — настойчиво сказал Джейс.

Она почувствовала, что при других обстоятельствах они вряд ли покинули бы церковь. Крепко сжав его руку, Нэлли сказала, словно непослушному ребенку:

— Мы должны остаться.

Джейс не двинулся с места, а Нэлли терялась в догадках, что же могло так расстроить его. Хор запел молитву «Удивительная благодать», и при первых же звуках рука Джейса задрожала.

Он отпустил руку Нэлли и шагнул вперед, в проход между рядами. Закрыв глаза, он тоже запел молитву. У него был красивый, хорошо поставленный тенор, и хористы один за другим замолкали, слушай Джейса. Он не слышал слов молитвы, но сердцем чувствовал их. В последний раз он пел на похоронах Джулии. В феврале в промерзшем Вобруке, с непокрытой головой он без слез стоял над могилой жены, окаменев от горя, не чувствуя ни холода, ни глубокой печали. Это бесчувствие длилось четыре года. Он ходил, ездил, спал, но ничто не волновало его. Четыре года он не смеялся. Сейчас, когда он пел трогательные, печальные слова молитвы, ему вспомнилась Джулия, ее смех и то, как она боролась со смертью во имя рождения их ребенка.

  20