Джош был ошеломлен:
— И после того как ты призналась родителям, что натворила, они не уничтожили эти бумаги и не посадили тебя под замок в твоей комнате?
Кэрри снова высморкалась.
— О нет, конечно же нет. Мои родители и братья всегда, мне во всем потакали и давали все, чего я хотела. Вот только ‘Ринга… — Она снова заплакала.
Несколько минут Джош старался переварить полученную информацию. Избалованное дитя, всегда получавшее то, чего ей хотелось. Если ей угодно попутешествовать одной через всю страну, отправиться в дикие дебри Колорадо — а для этого обманом проставить подпись отца на бумагах, позволяющих ей выйти замуж за человека, которого она даже никогда не видела, — пожалуйста! Все, чего только ни пожелает их дорогая крошка! «И что же получается, — думал Джош. — Все выходит именно так, как хочет Кэрри. Она получила мужа и двоих детей, любящих ее так, как любят, например, солнце и ветер».
— Почему ты так смотришь на меня?
— Думаю, что твой братец ‘Ринга, возможно, прав в отношении тебя.
— Что за чушь ты несешь! Ну прямо как ‘Ринга. Он постоянно советовал отцу отдать меня в монастырь, а ведь мы даже не католики.
Джош закашлялся, чтобы скрыть смех, но Кэрри было трудно провести. Она вскочила с кушетки и поклялась, что больше вообще никогда не будет с ним разговаривать.
Притянув Кэрри к себе и усадив на колени, Джош принялся целовать ее. Она сначала сопротивлялась, затем расслабленно приникла к нему.
— Ну хорошо, радость моя, скажи мне, наконец, чего ты боишься? — Кэрри не ответила, тогда Джош начал осторожно поглаживать ее по голове.
— Все дело во мне, не так ли? Ты не хочешь, чтобы брат узнал, что твой муж — бедный фермер, который не может даже дать тебе…
— Замолчи! — закричала она, вырываясь из его объятий. — Мне до смерти надоело слушать все время о деньгах! Это никак с ними не связано. У меня денег предостаточно.
— Но это деньги твоей семьи, — мрачно сказал Джош.
— К твоему сведению, теперь я сама зарабатываю себе на жизнь, и неплохо зарабатываю. — Кэрри прекратила кричать, заметив, что он ей не верит. — Ты, случайно, не обратил внимания на то, что с того времени, как ты последний раз был в этом городе, здесь кое-что изменилось? Ты можешь даже не говорить мне, что не был здесь уже очень давно. Это мне и без тебя известно. Каждый человек в этом городе считал своим долгом сообщить мне, что ты и эти бедные милые детишки добавлю, ты не заслуживаешь таких детей — превратились в отшельников. Скажи мне, это ведь правда?
— На какой вопрос я должен ответить? О городе или о детях?
Она закусила губу. Джош явно ее поддразнивал. Отвернувшись от него, Кэрри вдруг оглянулась:
— Ты, помнится, называл меня совершенно бесполезным человеком. Ты сказал это потому, что я не умею готовить и не хочу учиться убирать и мыть. А знаешь, что я могу делать?
— Да. — Он сказал это таким тоном, что Кэрри покраснела и запнулась.
— Я могу… ну, конечно, я могу делать деньги.
— Из пустых жестянок из-под консервов? Или ты используешь магическое варево из жабьих языков и тому подобной ерунды?
— Нет, все гораздо проще. Я зарабатываю деньги. И если ты, Джошуа Грин, еще раз вздумаешь надо мной смеяться, я клянусь своим именем, что больше никогда не лягу с тобой в постель.
Джош не засмеялся. Перед угрозой подобного наказания у него совершенно отпала охота веселиться.
Снова усевшись, Кэрри рассказала ему, как она открыла магазин. Она поведала, как, оказавшись в грязной маленькой гостинице, провела два дня за сочинением посланий. Она написала женам всех влиятельных людей Денвера. Жители Вечности снабдили ее необходимыми адресами и именами всех более-менее состоятельных особ.
— И чем же ты прельстила этих женщин? — Джош был не на шутку заинтересован.
Кэрри ответила, что написала о том, что ее братья, недавно вернувшиеся из Парижа, привезли ей слишком много платьев. Кроме того, они были столь глупы, что привезли ей наряды всех воображаемых размеров и расцветок, какие только можно было отыскать в Париже.
— Крик о помощи, вот как я это понимаю, — заметил Джош без тени улыбки.
Она быстро досказала остальное. О своих первых покупательницах, о том, как она наняла швей и как не позволяла глупым дамам носить то, что им не шло.
— Ты бы видел это! Женщины, весящие по двести фунтов, в белых шифоновых платьях с оборочками, и худенькие, безгрудые дамы в черном. Для последних я начала подкладывать в корсажи вату. Ну, ты знаешь: «Господь наш вату предложил…»