Тревельян продолжал улыбаться.
— Но вам знакомо мое тело, — сказал он так тихо, что Клер едва расслышала его слова.
— Вы мне отвратительны!
Она повернулась, чтобы уйти, но Тревельян схватил ее за руку. Она попыталась вырваться, упорно избегая его взгляда.
— Простите меня, — попросил Тревельян. — Простите, что я хотел любить прекрасную женщину, лежавшую со мной в постели. Это отвратительно с моей стороны. Простите за то, что я завидую Гарри, — у него есть все в жизни. Да, вы правы: я достоин презрения. Отныне постараюсь сдерживать свои чувства!
Клер внимательно смотрела на него.
— Вы не верите в то, что говорите.
— Я не могу быть искренним, не могу, ибо чувствую совсем по-другому. Можете ненавидеть меня, но больше всего я хотел бы повторить все то, что было между нами!
Клер не смогла удержаться от смеха.
— Вы действительно ужасны! — Она попыталась выдернуть руку, но Тревельян держал ее крепко.
— Останьтесь со мной. Говорите со мной, — умолял он, и в глазах его была искренняя мольба.
— О чем? — Задав этот вопрос, Клер в ту же секунду почувствовала, что пропала, потому что услышала в своем голосе желание остаться. — Но я должна…
— Почему вы хотите быть герцогиней? — перебил ее Тревельян.
— Что за смешной вопрос! — Клер наконец вырвала у него руку. — Спросите любую женщину на земле, хочет ли она быть герцогиней, и увидите, откажется ли хоть одна.
— А как же королевы и принцессы?
— Полагаю, им особенно хочется иметь этот титул: престиж и никакой ответственности.
— И вы хотите того же?
— Я хочу получить Гарри. А теперь я действительно ухожу.
— Нет, прошу вас, останьтесь и расскажите мне что-нибудь…
— Сказку о трех медведях?
— Нет, что-нибудь из жизни… Расскажите мне о… — Тревельян лихорадочно искал способ задержать Клер. Только бы она осталась, только бы сидела рядом! Он чувствовал ее силу: эта девушка может излечить его от всех ран, нанесенных жизнью, а не только от очередного приступа малярии. — Расскажите мне о ваших родителях.
Клер помолчала.
— Я расскажу вам подлинную историю любви. Когда-то моя мать была очень красива…
— Так же красива, как ваша маленькая сестра? — Он ласкал взглядом грудь Клер, голос его стал низким от страсти. — Или так же прекрасна, как вы?
— Вы хотите слушать или нет? — резко спросила Клер, отвернувшись и покраснев.
Тревельян улыбнулся и откинулся на подушки, довольный тем, что смутил девушку.
— Пожалуйста, продолжайте.
— Вы должны поклясться жизнью, что никогда и никому не перескажете того, что я вам поведаю. Мама убила бы меня, если бы узнала, что я кому-нибудь проболталась! Она сошла бы с ума, если бы знала, что мне все известно.
— Клянусь! — пообещал Тревельян, пытаясь сдержать улыбку.
— Мама любит рассказывать, что происходит из старин ной виргинской семьи, но в действительности она выросла в хижине в Смаки-Маунтинс. Она не получила никакого образования и жила в бедности.
— Но была красива?
— Да, очень. Когда ей исполнилось семнадцать лет, она отправилась в Нью-Йорк. Не знаю, где она взяла деньги на дорогу. Отродье говорит, что она украла их у отца, который как раз накануне продал несколько свиней. Вообще я не очень верю тому, что рассказывает моя сестрица. Но так или иначе, мама появилась в Нью-Йорке с деньгами и в дорогих туалетах и получила работу продавщицы в отделе парфюмерии большого универмага. Потом она встретила моего отца, влюбилась в него, они поженились и живут счастливо по сей день.
— Понимаю, — проговорил Тревельян задумчиво. Из обольстителя он превратился в слушателя, жаждавшего получить ответы на все интересующие его вопросы. — И они вкушают от вашей пресловутой американской свободы, заработали много денег, а вы — наследница большого состояния и теперь сделаетесь герцогиней.
— Не совсем так.
— Да? — взгляд Тревельяна стал напряженным, казалось, он мог видеть сквозь стены.
— Мой дед, отец моего отца, был известен как Командующий.
Тревельян смотрел на Клер, глаза его блеснули.
— Вижу, вы слышали о нем, — сказала она, самодовольно улыбаясь.
— Как повезло вашей матушке, что она влюбилась в сына такого богатого человека!
— Да, вы правы. Только дед не дал молодым никаких денег. Я имею в виду наличные. Он распорядился выплачивать десять тысяч долларов в год.
— Боже, да это же ничто!
— Да, если принять во внимание, что мой отец привык к роскоши с детства, — подтвердила Клер.