25 
За дубовой дверью послышались шаги мужчин, которые несли Гевина. Он был полураздет. Ввалившиеся гурьбой мужчины предлагали свою помощь, спорили о достоинствах жениха. Они поставили Гевина на пол и смолкли, уставившись на невесту, которая ждала в постели. Белоснежная простыня подчеркивала золотистый оттенок ее кожи. На нежной шейке пульсировала жилка. На лице застыло сосредоточенное выражение, от чего цвет глаз стал глубже, как будто их покрывала дымка. Губы были плотно сжаты и казались выточенными из теплого, ярко-красного мрамора.
— Пора с этим кончать! — крикнул кто-то. — Ты кого соблазняешь, его или меня?
Молчание было нарушено, Гевина быстро раздели и подтолкнули к кровати. Мужчины жадными взглядами смотрели на обнаженные бедра Джудит, которые выставила на их обозрение Мод, приподнявшая простыню.
— А теперь вон отсюда! — скомандовали женщины. — Оставьте их.
Элен бросила последний взгляд на дочь, но Джудит изучала свои руки и ни на кого не поднимала глаз.
Как только тяжелая дверь захлопнулась, воцарилась неестественная тишина, и Джудит болью пронзило ощущение, что Гевин рядом. Он сидел и смотрел на нее. Комната была освещена только огнем в камине. Отблески пламени падали на волосы Джудит, играли тенями на тонкой и длинной шейке. И в это мгновение он напрочь позабыл об их ссоре. Позабыл он и о любви. Перед ним лежала женщина, которую он желал. Он протянул руку, чтобы коситься ее плеча и узнать, действительно ли кожа так нежна, как кажется.
Джудит резко отстранилась.
— Не дотрагивайся до меня! — процедила она сквозь зубы.
Он удивленно взглянул на нее. В ее золотистых глазах горела ненависть, щеки залил яркий румянец. Гнев сделал ее еще прекраснее. Гевин никогда в жизни не испытывал такого страстного желания. Его рука обвилась вокруг ее шеи, пальцы впились в мягкое тело.
— Ты моя жена, — низким голосом произнес он:
— Ты моя!
Джудит сопротивлялась ему, как могла, но Гевин был сильнее. Он приблизил ее лицо к своему.
— Я никогда не буду принадлежать тебе! — бросила она, прежде чем он зажал ей рот поцелуем.
Гевин собирался быть нежным с ней, но она привела его в ярость. Эта женщина породила в нем желание ругать ее самыми грязными словами, еще раз ударить. Но больше всего на свете он хотел обладать ею. Его губы грубо впились в ее рот.
Джудит пыталась отодвинуться, ей было больно. Этот поцелуй не был преисполнен нежности, как тот, который он подарил ей днем, его скорее можно было назвать наказанием, предназначенным, чтобы сломить ее. Она попыталась ударить его, но, спеленутая простыней, едва могла пошевелиться.
— Я помогу тебе, — сказал Гевин и одним движением разорвал простыню.
Его рука продолжала удерживать Джудит за шею. Когда его взору предстало обнаженное тело жены, он ослабил хватку и принялся рассматривать ее. То, что он увидел, привело его в восторг: полные груди, тонкая талия, округлые бедра. Он перевел взгляд на ее лицо, на ее метавшие молнии глаза. Ее губы стали кроваво-красными после его поцелуя. Внезапно Гевин понял, что никакая сила не удержит его от того, чтобы овладеть ею. Он был похож на изголодавшегося человека, который страстно мечтает о еде, который готов на убийство ради того, чтобы получить желаемый кусок.
Он толкнул Джудит на матрац, и она увидела его глаза. Она не поняла, что они выражали, но ее охватил страх. Она поняла, что ее ждет нечто более ужасное, чем удар кулаком.
— Нет! — прошептала Джудит и попыталась вырваться.
Гевин был тренированным воином. Он оказался твердым как скала. И как скала, был внимателен к ней. Он не занимался с нею любовью, он просто использовал ее тело. В том состоянии он был способен думать только о том, чего так страстно желал и в чем так отчаянно нуждался. Он взгромоздился на нее, раздвинул ногой ее бедра. И поцеловал, грубо, яростно.
Когда Гевин уперся в тонкую перегородку, которая мешала приблизиться к вожделенной цели, он на мгновение ощутил некоторое замешательство, но все равно продолжал рваться вперед, прекрасно сознавая, что делает Джудит больно. Когда она вскрикнула, он, не останавливаясь, зажал ей рот.
Кончив, он скатился с нее и разметался, положив руку ей на грудь. Для него это было освобождением, но то, что испытывала Джудит, мало походило на удовольствие.
Через несколько минут до нее донеслось его мерное дыхание, и она, догадавшись, что он заснул, выбралась из-под его руки и встала с постели. Потом подняла валявшееся на полу беличье одеяло и завернулась в него. Она долго смотрела на огонь, уговаривая себя не плакать. И почему она должна плакать? Она против воли вышла замуж за человека, который в день своей свадьбы поклялся, что никогда не полюбит ее, не сможет полюбить ее. Человека, который сказал, что она для него ничего не значит. Какие у нее причины плакать, если в будущем ее ждала такая приятная жизнь? Но разве она может радоваться тому, что в течение многих лет ее единственной обязанностью будет сидеть дома, вынашивать и растить его детей, в то время как он будет носиться по окрестностям со своей красавицей Элис?
25 
