Последние отзывы

  52  

– Мы станем во главе команд, – сказал Фрэнк.

– О чем ты?

Фрэнк еще раз проанализировал план Бапа и повторил:

– Бап поставит нас во главе команд в своей новой семье. Он охранял нас от обвинений, охранял от своих жучков.

– Значит, хочешь сказать, нам еще надо его благодарить?

– Да.

– Мы обязаны ему жизнью? Ведь мы об этом говорим.

Майк был прав. Фрэнку никак не хотелось это признавать, но Майк был совершенно прав. Или – или. Или они откажутся от Бапа, или поплывут с ним в одной лодке.

Но пока лодка шла ко дну.

Вот такие дела. Вечера в роскошном узилище Дорнера становились все тягостнее. Теперь еще двое мужчин напряженно гадали, убьют их или нет, и старались не думать об этом, с тревогой наблюдая, как другие парни отказываются от их босса.

В конце июля пришло сообщение.

Джимми Хоффа исчез.

Итак, подумал Фрэнк, Чикаго и Детройт оказались ловчее. И он навсегда запомнил: если конфликтуют старые связи и деньги, ставить надо на деньги.

Дорнер вздохнул с облегчением и выгнал обоих ребят из своего дома.

Зато теперь им не очень-то хотелось уходить. В доме Дорнера никто не посмел бы их убрать. А вот снаружи – другое дело. Фрэнк отправился к себе, но ночью спал плохо.

В десять часов утра из своей телефонной будки позвонил Бап и приказал немедленно явиться, мол, у него есть новости. Фрэнк встретился с ним на набережной. Бап стоял около мольберта. Он рисовал. Он сиял.

– Меня сделали consigliore,^[14] – сказал Бап.

Он не скрывал своей гордости.

– Cent' anne, – проговорил Фрэнк. – Поздновато спохватились.

– Это не босс. Не то, чего мне хотелось, но все-таки почетно. Это признание, ты меня понимаешь?

Фрэнк едва не заплакал. Наверное, Бап всю жизнь мечтал, чтобы кто-то сказал «молодец» и похлопал его по спине. Не так уж и много. Однако Фрэнк понимал, что это значило. Все равно что яд в леденце, снотворная таблетка, убаюкивавшая Бапа и внушавшая ему чувство безопасности.

Смертный приговор.

Фрэнк едва не выпалил это.

Однако он удержал рвавшиеся с языка слова.

– Я позабочусь о тебе, – сказал Бап, продолжая водить кисточкой. – Тебе и Майку не следует волноваться. Я присмотрю, чтобы у вас все было в порядке.

– Спасибо, Бап.

– Не надо меня благодарить. Вы это заслужили.

Мари вышла из дома, неся два высоких стакана с холодным чаем. Она уже ничем не напоминала горячую штучку прежних времен, но все еще была хороша собой, и по тому, как она смотрела на мужа, было ясно, что она его обожает.

– Ты уже закончил свою картину? – спросила она, глядя на его творение из-за плеча Бапа. – Хорошо.

Ничего хорошего, подумал Фрэнк. Понравиться такое могло только любящей жене.

Следующий звонок был от Майка.

Они встретились на Дог-Бич и долго смотрели, как ретриверы гоняются за фрисби.

– Все уже решено, – сказал Майк. – Лос-Анджелес, Чикаго и Детройт обо всем договорились. Крис Панно получает Сан-Диего, и мы подчинены Чикаго, пока Лос-Анджелес не приведет в порядок дела.

– Да? И когда же он приведет их в порядок? – спросил Фрэнк, избегая главного вопроса.

– Нам надо это сделать, – сказал Майк.

– Но, Майк, он же наш босс!

– Проклятая крыса! – воскликнул Майк. – Ему придется умереть. Хочешь умереть с ним, твое дело, но я говорю тебе прямо сейчас: меня такой исход не устраивает.

Фрэнк вглядывался в океан, мечтая хотя бы полежать на доске недалеко от берега. А может быть, дождаться большой волны, и пусть его… смоет.

– Послушай, я сделаю это, если тебе так легче, – сказал Майк. – На сей раз ты будешь за рулем.

– Нет. Я сам.

Он вернулся домой, включил телевизор и стал смотреть, как Никсон идет к вертолету, останавливается, машет рукой.

Джимми Форлиано потребовал, чтобы Бап позвонил ему вечером. По всему побережью лил дождь. На Бапе были плащ и мягкая шляпа с продольной вмятиной, какие гангстеры носили в кино. Войдя в телефонную будку, он снял шляпу.

Фрэнк сидел в машине и смотрел, как Бап достает монетки в бумажной обертке, рвет обертку и кладет монеты на узкую металлическую полочку. Потом одну за другой бросает их в щель на телефонном аппарате.

Форлиано был в «Мюриэтте».

Неблизкий звонок.

Фрэнк не слышал, как Бап сказал: «Это я», – потому что дождь хлестал по стеклу, но он видел, как двигаются губы Бапа. Он немного подождал, пока Бап втянется в долгую беседу. Форлиано был мастером болтовни, и если ему что-то удавалось блестяще, так это говорить по делу и без дела, сколько душе угодно.

  52