111 
Юханссон заинтересовался этим делом не столько из профессиональных, сколько из личных соображений: он принимал участие в опросе свидетелей, и Пиа ему очень понравилась — ее внешность, манера себя держать и разговаривать. Это беспокоило его, потому что она понравилась ему куда больше, чем следовало. В этом вопросе Юханссон придерживался в высшей степени старомодных принципов: к женщинам, которых он встречал по службе, он относился не как мужчина, а как полицейский. Даже если они были только свидетелями.
Когда вся история с журналистом разъяснилась (не самоубийство, а самое настоящее убийство), он попытался вновь завязать с ней знакомство, на этот раз не как полицейский, а как мужчина, но она явно была занята чем-то (или кем-то) другим. И хотя он не спрашивал, чем (или кем) именно, ему все было понятно без слов. Он отодвинул воспоминания о ней куда-то в глубины подсознания, в компанию людей, которые, наверное, могли бы занять важное место в его жизни, но не получилось, потому что он не делал никаких усилий, чтобы это произошло. Иногда он думал о ней, особенно когда одиночество, к которому он вроде бы стремился, вдруг становилось тягостным… Тогда он вспоминал о ней с тоской, которая подпитывалась не тем, что произошло, а тем, что могло бы произойти.
Через несколько лет, когда Юханссон уже почти о ней забыл, он внезапно наткнулся на нее в продуктовом магазине рядом со своим домом. Подарок судьбы, решил он и ошибся, потому что, несмотря на свои легендарные детективные таланты, он даже не предполагал, что эта счастливая случайность была вовсе не случайностью.
Примерно за месяц до этого события Пиа, которая тоже часто вспоминала Ларса Мартина Юханссона, причем по тем же причинам, по которым он вспоминал ее, прочитала большое интервью с ним в вечерней газете и тут же решила, что пора навести порядок в личной жизни. Она прекрасно понимала: если она сама ничего не предпримет, никакого прогресса в этой области ожидать не приходится. Внезапный импульс… впрочем, не такой уж внезапный, если учесть, что она уже не раз ловила себя на том, что часто думает о человеке, которого видела всего два раза в жизни, и к тому же в служебной обстановке.
Она быстренько разузнала его адрес и навела справки, действительно ли он одинок, по крайней мере в формальном смысле слова — то есть приемлемо одинок. Затем вычислила, в каком именно магазине он скорее всего покупает продукты, и, поскольку сама жила на Сёдере, стала ходить за покупками именно туда. Когда она зашла в магазин уже в пятый раз, терзаясь опасением, что ее проект — просто глупость, она увидела Юханссона, в глубокой задумчивости стоящего у мясного прилавка.
— Что будем делать сегодня? Как насчет хорошей прогулки? Погода ничуть не хуже, чем вчера, — сказал совершенно довольный жизнью Юханссон, выдавливая сок из грейпфрута.
— А как насчет того, чтобы вернуться в койку? — полусонно спросила Пиа. — Тут и обдумаем.
— Ну что ж, — согласился он. — Это тоже идея. Тебе сока сейчас налить или потом?
— Потом. — Пиа внезапно проснулась и глянула на него с интересом.
— Потом так потом. — Юханссон протянул руку и погладил ее тонкую шею.
После ланча, второй день подряд состоявшего из суши, Хольт, Мартинес и Маттеи собрали уже ставший ритуалом военный совет.
— У меня начинает кое-что складываться насчет Штейн, — сказала Маттеи, показывая на внушительную стопку компьютерных распечаток и прочих бумаг. — Мне кажется, мы с ней начинаем понимать друг друга. Это, между прочим, очень интересно.
— Ты никогда не собиралась написать роман? — спросила Мартинес.
— Собиралась, — задумчиво кивнула Маттеи. — Кстати, это очень затрудняет работу. Я хочу сказать, мне приходится сдерживать свои литературные наклонности. Не знаю, как объяснить… Мне кажется иногда, что хороший роман может сказать о людях гораздо больше, чем скучное описание их жизни и поступков, с которыми нам здесь приходится иметь дело.
— Штейн наверняка была бы обалденно счастлива, если б узнала, как ты ее полюбила! — криво усмехнулась Мартинес. — Подумай, какой бы это был для нее подарок. Может быть, стоит это обмозговать…
— А я тебя прекрасно понимаю, — серьезно сказала Хольт и кивнула Маттеи. — Какую-то часть истины о том или ином человеке мы можем постичь лишь с помощью собственного воображения. Жаль, правда, что в нашем учреждении это не особенно поощряется. Мало того, только попробуй, от тебя шарахнутся как черт от ладана.
111 
