Особенно,... 
205 
Вслед за разграблением послышались грозные вопли и крики, и вскоре показались разбойники, пьяные, спотыкавшиеся, пускавшиеся в пляс, с факелами в руках; тем временем по растущему зареву можно было понять, что замок охвачен пожаром.
Выйдя во двор, где несколько разбойников караулили барона, Такконе приблизился к нему и, весело нацепив ему на голову старую шляпу, извинился за то, что так долго держал его в потемках, — и приказал зажечь свет.
Едва он дал это распоряжение, как тут же костер, приготовленный для казни, был подожжен. Языки пламени моментально охватили груду сухих поленьев и стали подниматься к небу, извиваясь подобно языкам змей.
— О, черт возьми! — вскричал Такконе. — Воистину грех оставлять такой прекрасный огонь гореть просто так. Ну же, ну же, друзья, встанем с дамами в круг. Сеньор Федеричи ведь не видит ничего дурного в том, что его жена и дочери окажут гостеприимство гостям замка.
Он взял за руку одну из дочерей барона и подал сигнал своим компаньонам, которые схватили остальных дочерей и потащили в круг баронессу и ее горничную; в конце концов все дамы замка оказались в паре с кем-то из разбойников и были вынуждены танцевать вокруг костра.
При виде этой сцены барон сделал усилие, вырвался из державших его рук и шагнул в самую середину костра, тот провалился у него под ногами — и барон исчез.
— Ай-ай! — обратился Такконе к своей партнерше по танцу. — Какой нехороший у вас отец — не хочет поучаствовать в свадьбе своих дочерей! А этот малыш, по правде говоря, нам не нужны хлопоты с ним, отправим-ка его к папочке. — И подцепив ногой шестилетнего мальчика, он с размаху бросил его в костер.
Разбойники, изнасиловав женщин, бросили их тоже в огонь.
Из всей этой несчастной семьи чудом выжил только мальчик: его кинули в костер, но промахнулись, ребенок упал с другой стороны прямо возле подвального окна и отделался одним лишь вывихом ноги.
Совершая все эти подвиги, Такконе постепенно становился все смелее и увереннее в себе. В один прекрасный день ему хватило наглости, чтобы бросить вызов командиру батальона, которого приглашал в назначенный день выйти со своими людьми из Косенцы и встретиться с Такконе в местечке под названием Лаго, по дороге из Косенцы в Рольяно.
Офицер лишь посмеялся над этим вызовом, со свойственной военным спесивостью не приняв его всерьез.
Тем временем батальон получил приказ уходить из Косенцы; и когда солдаты оказались в узком ущелье, они вдруг увидели, что с вершины горы с диким ревом на них надвигаются, перекатываясь, сразу несколько громадных гранитных глыб. Из-за падения этой каменной массы земля заходила под ногами, словно при землетрясении; сейчас же склоны горы как будто вспыхнули — и град пуль, выпускаемых из ружей невидимых стрелков, обрушился на батальон.
Меньше чем за час от батальона, который все это время напрасно пытался отстреливаться, осталось всего двадцать три человека во главе с двумя офицерами, Филанджери и Гуараши, единственными уцелевшими в этой бойне.
Такконе приказал привести их и поставить перед собой.
— Солдаты, — сказал он, — ваша участь, право, печальна. Я бы с удовольствием вас отпустил, если бы раньше не дал зарок святому Антонию, что не пощажу ни одного из вас. Тем не менее, учитывая то обстоятельство, что вы воюете не по собственной воле, а по неумолимому закону о призыве, я полностью прощаю вас. Однако, чтобы получить это прощение, вы должны доказать свое раскаяние. Свидетельством вашего раскаяния будет то, что вы убьете двоих своих офицеров. Если вы это сделаете, клянусь Пресвятой Девой, я сохраню вам жизнь; если откажетесь — умрете все: и солдаты, и офицеры.
Получив такое предложение, солдаты замерли — никто из них не хотел запачкать руки кровью своих командиров; но офицеры, видя неизбежность собственной гибели и надежду солдат на спасение, в том случае если те убьют их, приказаниями и мольбами заставили солдат согласиться.
Но не успели закончиться последние конвульсии двух мучеников, как по сигналу Такконе разбойники набросились на своих пленников, раздели их, чтобы не запачкать одежду, и закололи кинжалами на глазах у Такконе[148].
— С тех пор, — продолжил Рене, — Такконе получил прозвище Палач. Этого человека надо поймать.
CXVI
ЖЕЛЕЗНАЯ КЛЕТКА
Рене придвинул к себе карту местности, разложенную перед генералом.
205 
