Глава 27

О том, как знатная дама любила в 1586 году

Свист, трижды, в равных промежутках времени, раздавшийся в ночной тиши, действительно был тем сигналом, которого дожидался счастливец Эрнотон.

Поэтому молодой человек, подойдя к гостинице «Гордый рыцарь», застал на пороге г-жу Фурнишон; улыбка, с которой она поджидала там посетителей, придавала ей сходство с мифологической богиней, изображенной художником-фламандцем.

Госпожа Фурнишон вертела в пухлых белых руках золотой, который только что украдкой опустила туда рука гораздо более нежная и белая, чем ее собственная.

Она взглянула на Эрнотона и, упершись руками в бока, стала в дверях, преграждая доступ в гостиницу.

Эрнотон, в свою очередь, остановился с видом человека, намеренного войти.

– Что вы желаете, сударь? – спросила она. – Что вам угодно?

– Не свистали ли трижды, совсем недавно, из окна этой башенки, милая женщина?

– Совершенно верно!

– Так вот, этим свистом призывали меня.

– Вас?

– Да, меня.

– Ну, тогда – другое дело, если только вы дадите мне честное слово, что это правда.

– Честное слово дворянина, любезная госпожа Фурнишон.

– В таком случае я вам верю; входите, прекрасный рыцарь, входите!

И хозяйка гостиницы, обрадованная тем, что наконец заполучила одного из тех посетителей, о которых некогда так мечтала для незадачливого «Куста любви», вытесненного «Гордым рыцарем», указала Эрнотону винтовую лестницу, которая вела к самому нарядному и самому укромному из башенных помещений.

На самом верху, за кое-как выкрашенной дверью, находилась небольшая прихожая; оттуда посетитель попадал в самую башенку, где все убранство – мебель, обои, ковры – было несколько более изящно, чем можно было ожидать в этом глухом уголке Парижа; надо сказать, что г-жа Фурнишон весьма заботливо обставляла свою любимую башенку, а то, что делаешь любовно, почти всегда удается.

Поэтому г-же Фурнишон это начинание удалось хотя бы в той мере, в какой это возможно для человека по природе своей отнюдь не утонченного.

Войдя в прихожую, молодой человек ощутил сильный запах росного ладана и алоэ. По всей вероятности, чрезвычайно изысканная особа, ожидавшая Эрнотона, воскуряла их, чтобы этими благовониями заглушить кухонные запахи, подымавшиеся от вертелов и кастрюль.

Госпожа Фурнишон шла вслед за Эрнотоном; с лестницы она втолкнула его в прихожую, а оттуда, анакреонтически сощурив глаза, – в башенку, после чего удалилась.

Правой рукой приподняв ковровую завесу, левой – взявшись за скобу двери, Эрнотон согнулся надвое в почтительнейшем поклоне. Он уже успел различить в полумраке башенки, освещенной одной лишь розовой восковой свечой, пленительные очертания женщины, несомненно принадлежавшей к числу тех, что всегда вызывают если не любовь, то, во всяком случае, внимание или даже вожделение.

Откинувшись на подушки, свесив крохотную ножку с края своего ложа, дама, закутанная в шелка и бархат, дожигала на огне свечи веточку алоэ; время от времени она приближала ее к своему лицу и вдыхала душистый дымок, поднося веточку то к складкам капюшона, то к волосам, словно хотела вся пропитаться этим опьяняющим ароматом.

По тому, как она бросила остаток веточки в огонь, как оправила платье и спустила капюшон на лицо, покрытое маской, Эрнотон догадался, что она слышала, как он вошел, и знала, что он возле нее.

Однако она не обернулась.

Эрнотон выждал несколько минут; она не изменила позы.

– Сударыня, – сказал он, говоря нежнейшим голосом, чтобы выразить этим свою глубокую признательность, – сударыня, вам угодно было позвать вашего смиренного слугу… он здесь.

– Прекрасно, – сказала дама. – Садитесь, прошу вас, господин Эрнотон.

– Простите, сударыня, но я должен прежде всего поблагодарить вас за честь, которую вы мне оказали.

– А! Это весьма учтиво, и вы совершенно правы, господин де Карменж; однако я полагаю, вам еще неизвестно, кого именно вы благодарите?

– Сударыня, – ответил молодой человек, постепенно приближаясь, – лицо ваше скрыто под маской, руки – под перчатками; только что, в ту минуту, когда я входил, вы спрятали от моих глаз ножку, которая, если б я ее увидел, свела бы меня с ума; я не вижу ничего, что дало бы мне возможность узнать вас; поэтому я могу только строить догадки.

  195