— Мой муж официант. Потому мы и живем в Чайнатауне. Он работает в ресторане на первом этаже.
Биргитта Руслин смотрела, как копенгагенский поезд исчез в туннеле.
Она пошла домой, приготовила поесть и вдруг поняла, до чего же устала. Решила все-таки посмотреть новости, легла на диван и уснула перед телевизором. Разбудил ее телефонный звонок. Стаффан, из Фуншала. Связь была плохая. Он поневоле кричал, чтобы перекрыть шум. Кое-как Биргитта поняла, что им там хорошо и весело. Связь резко оборвалась. Биргитта ждала, что он позвонит снова и все будет без происшествий. Смерть Хун казалась настолько нереальной, что совершенно не укладывалась в голове. Но уже когда Хо рассказывала об этом, она почувствовала: что-то здесь не сходится.
Жаль, надо было расспросить Хо поподробнее. Но она так устала после сложного судебного процесса, что попросту не смогла. А теперь уже поздно. Хо ехала домой, в свой английский Чайнатаун.
Биргитта зажгла свечу в память Хун, потом, покопавшись в книжном шкафу, разыскала карту Лондона. Ресторан располагался рядом с площадью Лестер-сквер. Однажды она сидела в тамошнем маленьком сквере со Стаффаном, смотрела, как народ снует туда-сюда. Дело было поздней осенью, они отправились в эту поездку наудачу, без всякой подготовки. А позднее именно она стала особенным, бесценным воспоминанием.
Спать Биргитта легла рано, поскольку назавтра нужно было снова быть в суде. Процесс по делу женщины, жестоко обращавшейся с родной матерью, будет не столь сложным, как слушания по делу четверых вьетнамцев. Но появиться в зале суда усталой недопустимо. Самоуважение не позволяет. На всякий случай она приняла снотворное и погасила свет.
Процесс оказался даже проще, чем она ожидала. Обвиняемая внезапно изменила показания и созналась по всем пунктам, предъявленным прокурором. Защита тоже не преподнесла никаких сюрпризов, которые могли бы затянуть процесс. Уже без четверти четыре Биргитта закрыла слушания и сообщила дату в июне, когда будет оглашен приговор.
У себя в конторе она взялась за телефон и набрала номер худиксвалльской полиции, хотя заранее звонок не планировала. Молодой женский голос в трубке показался ей знакомым. Но не таким нервозным и напряженным, как минувшей зимой.
— Мне бы Виви Сундберг. Если она на месте.
— Только что прошла мимо. Как вас представить?
— Судья из Хельсингборга. Этого достаточно.
Виви Сундберг взяла трубку почти сразу же:
— Биргитта Руслин! Давненько вас не слышали.
— Вдруг надумала позвонить.
— Новые китайцы? Новые версии?
Биргитта уловила в голосе Виви Сундберг иронию и чуть не сказала, что новых китайцев у нее полным-полно. Однако ответила только, что звонит просто из любопытства.
— Мы по-прежнему считаем, что преступление совершил тот человек, который, увы, покончил с собой, — сказала Виви. — И хотя он умер, следствие продолжается. Мы не можем предать покойника суду, но можем объяснить живым, что произошло, а особенно почему.
— И вам это удастся?
— Пока рано делать выводы.
— Новые следы?
— Без комментариев.
— Другие подозреваемые? Возможные другие объяснения?
— Опять-таки без комментариев. Мы ведем широкомасштабное расследование с множеством сложных деталей.
— Значит, вы думаете, что взяли преступника? И у него действительно был мотив для убийства девятнадцати человек?
— Похоже, что так. Могу вам сказать, что мы привлекли всех мыслимых экспертов — криминологов, профилистов, психологов и прежде всего самых опытных детективов и криминалистов в стране. Профессор Перссон, разумеется, выражает очень большие сомнения. Но ведь это его всегдашняя позиция, верно? Никто другой ни к нам, ни к прокурору замечаний не имел. Но до конца расследования еще очень далеко.
— Мальчик, — сказала Биргитта. — Убитый, но не вписывающийся в общую картину. Вы нашли объяснение?
— Конкретного объяснения у нас нет. Хотя, разумеется, есть общая картина случившегося.
— Меня не оставляет одна мысль, — продолжала Биргитта. — Вам не показалось, что кто-то из убитых был важнее других жертв?
— Что вы имеете в виду?
— Ну, кто-то, с кем обошлись особенно жестоко. Или, может, убитый первым. А может, последним…
— На эти вопросы я ответить не могу.
— Скажите только: они для вас внове?